Игорь Бунич - Пятисотлетняя война в России. Книга вторая

— Товарищ генерал, подполковник Терехов по вашему приказанию прибыл!

(Встречу на пандусе Белого Дома Савостьянова с Тереховым видели многие, так что сам Савостьянов вынужден был как-то это объяснить. Выступая позднее на пресс-конференции, шеф МТБ столицы рассказал, что взял с Терехова «слово офицера» о том, что ни он сам, ни его люди не устроят в городе никаких провокаций. К Баранникову же он ходил якобы затем, чтобы предупредить о последствиях незаконной раздачи оружия. О чем они кратко поговорили в кабинете — неизвестно, но на следующий день Баранников, в истерике, прибежал к генералу Степашину, заверяя его в своей преданности президенту Ельцину. Баранников, если верить Степашину, уверял его, что пришел в Белый Дом исключительно для того, чтобы воспрепятствовать　попаданию оружия в «преступные руки». Неизвестно, чем подбодрил Баранникова Степашин, но после разговора с ним Баранников вернулся в Белый Дом на пожалованную Руцким должность министра безопасности и оставался там до самого конца, то есть до отправки в Лефортово).

— Ты вот что, — медленно проговорил Ачалов, — чтобы никаких импровизаций! Понял? Без приказа чтоб ни гу-гу. Все ясно?

Но Терехову было ясно не все.

— Вот так и будем здесь сидеть? — набычился он. — Люди в бой рвутся, товарищ генерал. Обстановка-то какая, посмотрите! Если мы начнем, вся армия сдетонирует, и народ поднимется. Ленин о такой обстановке только и мечтал! А так сидеть что толку? Связи с округами нет. Ни с кем нет. Сидеть и ждать, пока задавят?

— Все сказал? — поинтересовался генерал. — А теперь слушай меня. Связь и все такое прочее — это не твоя забота. Я сам разберусь. Но если твои люди сделают хоть шаг без моего приказа, ты крепко ответишь за это. Понял, подполковник? Можешь идти.

Когда Терехова вернулся к своим офицерам, те окружили его, спрашивая, что случилось.

— Связь нужна, — задумчиво произнес Терехов. — Пропадем без связи. Нужно что-то делать.

Посыпались разные предложения — от захвата «Останкино» до штурма узла связи Генерального штаба. Однако, какими силами проводить эти акции, никто не знал.

— Ладно, — сказал Терехов. — Что-нибудь придумаем.

И объявил, что едет домой. Никто не возражал.　Все знали, что у подполковника была жена и трое дочерей, которых он искренне и нежно любил. В Белом Доме он уже сидел почти сутки, вызывая естественное беспокойство домашних.

На персональных «мерседесах» уехали домой и президент Руцкой, и спикер Хасбулатов, чтобы вернуться позднее на ночной чрезвычайный съезд народных депутатов, хотя уже было ясно, что кворум собрать не удастся.

Генерал Ачалов прикорнул на диване в выделенном ему кабинете. Как всякий офицер воздушно-десантных войск, генерал умел пить. Но сегодняшний коньяк был какой-то особый. Он путал мысли и валил с ног, как неочищенная «чача». Хотя сам по себе коньяк был превосходным.

Сразу же после отъезда Руцкого и Хасбулатова в Белом Доме снова погас свет. Запустить автономную станцию не удалось. Замелькали ручные фонари и свечи, запас которых обнаружили в одном из складских помещений.

На площади продолжали гореть костры, у которых дремали люди под пронизывающим ветром и налетающими снежно-дождевыми зарядами.

Замолкли вещающие почти круглосуточно громкоговорители, установленные на балконе здания-монстра.

Кончался день 22 сентября 1993 года, не принесший, казалось бы, никаких особо интересных событий. Но это было только на первый взгляд.

В воздухе уже просвистел МЕЧ ПРЕЗИДЕНТА. Но никто тогда не заметил этого. Даже сам президент.

Древнее искусство владения мечом никогда не было доступно каждому, кто имел право или привилегии носить меч.

Виртуозы боя на мечах, которых было одинаково мало на Западе и на Востоке (хотя на Востоке, конечно, чуть больше), умели наносить удар так, что ни противник, ни присутствующие свидетели не могли заметить ни полета, ни удара меча, а порой — и самого меча. Только жертва удара начинала оседать на землю, а подбежавшие к упавшему, с ужасом (или с радостью), убеждались, что голова у того отрублена, хотя еще и держится на месте — настолько тонким и изящным был разруб. А виртуоз, продемонстрировавший свое высочайшее искусство, либо тихо исчезал с места происшествия, держа подмышкой меч, который все ошибочно приняли за посох странника, либо, напротив, шумно заказывал вина всем присутствующим, которые смотрели на него с восхищением и мистическим страхом. А убитого тихо хоронили, пришив ему голову к телу суровыми нитками, чтобы он в более или менее приличном виде мог предстать перед Творцом.

Искусство владения мечом в огромной степени зависело от самого меча. Легенды сохранили нам имена нескольких мастеров, умевших ковать воистину волшебные мечи, обеспечивающие их владельцам непобедимость и бессмертие. Но не в любых руках. Совместимость руки и меча — это уже область совершенно глубокой мистики, требующей тщательного изучения…

Выкованный Лениным «Пролетарский меч» был настоящим волшебным мечом — он срубил столько голов, что ученые до сих пор не могут подсчитать　точное число. Не уважающие Ленина говорят о 60 миллионах голов, уважающие вождя уверяют, что голов было 120 миллионов. Пока шел академический спор о достижениях меча, Меч из «Пролетарского» стал «Партийным», а с августа 1991 года превратился в «МЕЧ ПРЕЗИДЕНТА».

Так, по крайней мере, считал сам Президент, хотя в действительности он не владел мечом, а был всего лишь его рукоятью…

Государственный Меч, который до сих пор красуется на визитной карточке известного ведомства, разумеется, является обобщенным понятием.

Большой Государственный Меч складывается из тысяч малых мечей, рукоятки которых сжимают руки, направляемые совсем другими головами, рук не имеющими.

В течение 70 лет Большой Государственный Меч остервенело рубил собственную страну, а десятки тысяч малых мечей — слепых, как и всякое орудие, помогали ему в этой многотрудной работе, расчленив, в конце концов, страну, как говяжью тушу. А затем началась разделка разрубленных кусков и в первую очередь — России.

Конечно, в наше время всеобщей деградации, героев этой книги «мечами» можно назвать с большой натяжкой. Это уже не «мечи» и даже не «стилеты», а, скорее, «заточки». Тем более, что руки, их державшие, больше привыкли именно к заточкам, чем к архаичным мечам, в самом названии которых сохранилось известное благородство. Но согласитесь, что назвать эту книгу «Заточки президента» было бы грубо и не очень литературно хотя бы уже потому,　что «заточки», сложенные вместе, все-таки составляли нечто среднее между «мечом» и «ломом». Такой вот наполовину «лом», наполовину «меч». «Лом президента»? Тоже не звучит. Пусть останется «МЕЧ ПРЕЗИДЕНТА», поскольку в государственных руках любой лом превращается в меч, будь то «Пролетарский меч» или «Лом правосудия».