Игорь Бунич - Пятисотлетняя война в России. Книга вторая

Военная контрразведка, как утверждают ее офицеры, пытается пресечь наиболее вопиющие случаи грабежей и мародерства, но признает: за всеми уследить невозможно. И поэтому, хотя на дверях многих квартир в Грозном висят объявления типа: „Квартира ограблена три раза. Просьба не беспокоить“, в городе ожидают очередной волны бесчинств. Так, собственно, и чувствует себя население, спасаемое Россией уже третий месяц подряд. Такова степень радости от наступающего со всех сторон „конституционного правопорядка“…»

«При Ростовском окружном госпитале развернут „город мертвых“, куда свозят трупы российских военнослужащих, погибших в Чечне. Всего таких палаток на спецтерритории, куда без особого пропуска хода нет, семь. В палатках стоят трехярусные солдатские койки, на которых по нескольку тел на койке сложены трупы. Главная процедура — опознание. Сделать это трудно, а порой — просто невозможно. У одного из мертвых солдат нет рук и половины головы. У другого, с биркой „неопознанный“, не осталось почти ничего. Те немногие куски его тела, что удалось собрать, связаны простыней в узелок. А от третьего, по соседству, сохранилось все, кроме головы. Вместо нее лежит что-то круглое вроде мячика из папье-маше. Все тела — голые, цвет　кожи — иссиня-красный. Обугленные трупы напоминают древние, высохшие до самых костей мумии. Смотреть на такое без ужаса невозможно.

Именно поэтому матерей, приезжающих в Ростовский окружной военный госпиталь на опознание своих сыновей, в палатки с трупами стараются не пускать. В „городок“, огражденный забором с маскировочной сеткой от остальной территории госпиталя, пропуск, конечно, выписывают; но исключительно тем, чьи погибшие сыновья проходят по спискам Ростовского медицинского отряда особого назначения. Поскольку все госпитальные трупы под номерами, служащие „городка“ находят их быстро, и после опознания родными несут на обработку в морг. Следующий этап — запайка в цинковый гроб… Мать, опознавшая своего сына-пехотинца, сгоревшего в БМП, истерически рыдала. Она не могла себе простить, что отпустила, сына на войну. „Надо было ему хоть пальцы отрубить, хоть руку, только бы не взяли служить“, — причитала она…

Кроме „городка“, существуют еще „вагоны“. За железными воротами КПП, у единственной платформы какого-то железнодорожного тупика стоят несколько вагонов-рефрижераторов. Позавчера их было пять, сегодня уже восемь… Весь вагон, кое-где покрытый изнутри инеем, был до отказа набит трупами. Они лежали на таких же, как и в „трупном городке“ трехярусных стеллажах, состоящих из брезентовых носилок, и почему-то были слегка присыпаны землей. Во втором вагоне лежали трупы „похуже“. Если первые были почти целы, то эти, в большинстве, оказались завернуты в простыни, откуда торчали голые, землистого цвета ступни. На　одних брезентовых нарах лежала обугленная грудная клетка. Рядом — обгоревший до черноты труп в неестественной позе…

Особенно тяжело всем стало после вскрытия шестого вагона, где на носилках лежали бесформенные куски человеческого мяса. Покрупнее — открытыми, помельче — завязанными в простыни. Открывают восьмой вагон. Все находящиеся в нем трупы завернуты в фольгу… Хоронить всех, кого не опознали, предполагают в Ростове. В братской могиле. Но случится это только после особого распоряжения правительства. А пока все безымянные трупы солдат и офицеров будут храниться в „морозильниках“ на тех же железнодорожных путях».

«Промежуточные итоги военной операции выглядят удручающе. За три месяца ожесточенных боев федеральным войскам удалось захватить Наурский, Надтеречный, Щелковский районы, поскольку сопротивление здесь почти не оказывалось, и взять под относительный контроль руины Грозного. Остальная территория республики частично („день — ваш, ночь — наша“) или полностью контролируется ополченцами. Российские войска, по разным оценкам, потеряли убитыми около пяти тысяч человек. Среди мирного населения погибло свыше двадцати тысяч человек. Более трехсот тысяч стали беженцами. Шесть населенных пунктов уничтожены полностью, восемьдесят разрушены частично. В ближайшие дни, если ополченцы не прекратят сопротивление, будут полностью разбомблены города Аргун, Самашки, Шали…

С первых же дней чеченской операции стало ясно, что в российской армии нет ни одной полностью боеготовной дивизии (и даже полка). Никогда еще не было, чтобы военные округа формировали „с нуля“ сборные воинские части и отправляли их на войну. Даже элитные Кантемировская и Таманская дивизии собирали офицеров и солдат из разных подразделений. По сведениям их Генштаба, до 60-ти процентов экипажей танков, боевых машин, расчетов формировались по пути в Моздок или непосредственно перед наступлением.

В результате военная операция в Чечне приобрела характер иррационального насилия. Своим распоряжением наносить массированные авиационные и артиллерийские удары по городу министр обороны Грачев сознательно принес в жертву мирное население. Когда активно заработали артиллерийские системы залпового огня „Град“, „Ураган“ и пр., стало ясно, что потери среди мирных граждан будут исчисляться тысячами. Военно-воздушным силам России впервые за всю историю их существования была навязана роль карательных войск. Массированные бомбардировки населенных пунктов с применением шариковых, игольчатых и вакуумных бомб запрещены даже в межгосударственных войнах».

«Из собственной квартиры в Грозном выволокли и вывезли в Моздок генерального директора объединения „Ингушводстрой“ Амирханова. Держали в неотапливаемом вагоне, в наручниках, без пищи. Избивали дубинками, ногами, кулаками, затягивали наручники на свежих ранах, требовали признать себя дудаевцем.

Избиты и ограблены омоновцами в станице Ассиновской сотрудник ГАИ МВД Ингушетии и начальник ОФСК Сунженского района Чербижиев. Двух неизвестных вместе с Точиевым омоновцы вывезли в поле и расстреляли. По пути домой с работы у села Самашки был схвачен зампрокурора Сунженского района Хидаев. Почти сутки продержали его в промерзшем автобусе, закованным в наручники. На том же посту арестовали добиравшегося из дома на службу сотрудника милиции Джамулаева. Его доставили на базу у станицы Ассиновская и зверски избивали, требуя указать место дислокации „ингушских боевиков…“»

«По НТВ прокрутили жуткие кадры из военнополевого морга, а накануне генерал Грачев выступил по РТВ с рассказом (не первым) о завершении „уникальной военной операции“, проведенной в Чечне под его руководством. Говорил он об этом так, словно она ему удалась. Говорил он это с блудливо-победоносной улыбкой телезрителям, которые как бы не видели результатов его работы — города-скелета… Ну вот, есть у нас и такой персонаж: может хамить за глаза, может вопреки очевидности, глядя прямо и не мигая в телекамеру, назвать провал успехом…»