Андрей Банников - Византийская армия (IV — XII вв.)

Таким образом, императорская идеология Византии постоянно балансировала между двумя крайностями: поддержанием достаточного представления о военной угрозе вместе с уверенностью в военной мощи Империи с одной стороны, и представлением римлян и их правителей как миролюбивых и избегающих войну людей — с другой. Этого требовали вера и мнение византийцев о самих себе, а также уверенность, что в конечном счете Бог всегда был на их стороне [1620]. Последняя мысль была особенно четко выражена патриархом Николаем I в начале X в. в его письме к болгарскому царю Симеону. Николай пишет об ужасной судьбе, которая ожидает тех, кто осмелится бросить вызов законной, хранимой Господом Империи. То обстоятельство, что ее враги могут одержать временную победу, не имело особого значения. В конечном счете враги римского мирового порядка были всего лишь инструментами в божественном плане Господа или даже орудиями Антихриста, которые были обречены на уничтожение (Nicolaos Patr., Lettres, № 9, 10). Аналогичные мысли высказываются в «Тактике» Льва VI, как это можно видеть из следующего заявления: «Ибо мы всегда приветствовали мир и для наших подданных, и для варваров, делая это посредством Христа, Господа и правителя всего, и если иноземцы удовлетворятся тем, что будут оставаться в пределах своих границ, не совершая никакой несправедливости, то и ты сам (военачальник) воздерживайся от них, не обагряя землю ни иноземной, ни нашей собственной кровью… Но если враг не проявит благоразумия и сам будет совершать несправедливости, то налицо будет присутствовать справедливое основание, ибо враг сам начал несправедливую войну, чтобы отважно и охотно начать с ним войну, поскольку он сам дал для этого основание, несправедливо подняв руку на наших подданных. Потому мужайся, ибо в помощь тебе будет божественная Справедливость и, начав войну ради своих братьев, ты одержишь полную победу над неприятелем» (Leo, Tact., III, 4 — 50).

Во второй половине X в. Константинопольская церковь не пожелала принять предложение императора Никифора II Фоки (963–969 гг.) считать мучениками солдат, павших в войнах Империи. Конечно, известную роль в отказе сената обсудить предложение и подтвердить просьбу императора сыграло скрытое сопротивление патриарха Полиевкта, причиной которого были некоторые меры императора по ограничению роста монастырских земельных владений [1621]. Что же касается 13 канона Василия Кесарийского, который приводился как официальная причина отказа, то из замечаний более поздних канонистов можно увидеть, что, как мы уже отметили, это правило соблюдалось не слишком уж строго. На самом деле отношение Церкви в эти времена, как это зачастую бывало в Византии, по большей части зависело от отношений между императором, патриархом и их окружениями. Существует немало примеров, когда церковь охотно позволяла, чтобы принадлежащие ей большие количества золота и серебра использовались для чеканки монеты или других мер государства, для того чтобы избежать кризиса. Например, так было во времена правления императора Ираклия или Романа I в 920 г., когда Церковь жертвовала свою утварь, чтобы чеканить деньги для выплаты армии и покупки военной помощи варваров. Однако есть и другие случаи, когда отношения между императорами и церковью были гораздо менее дружественными и церковь отказывала им в подобной помощи [1622]. Так или иначе, просьба императора Никифора носила исключительный характер, а ее принятие предполагало признание войн X в. чем-то особенным — «более святым» — по сравнению с другими войнами [1623], равно как и того, что мученики ранней Церкви не проявили большего мужества по сравнению с современными солдатами, которые теперь становились им ровней. Конечно, это было слишком серьезное возражение, которое высказывали как современные, так и более поздние толкователи этих событий, а потому идея была отвергнута и более никогда не возрождалась [1624].

И все-таки это представление впервые возникло не во времена Никифора Фоки. Уже в военном трактате «Тактика», составленном императором Львом VI, награда для сражающегося за свою веру воина дается ему не только за то, что он выполняет свой долг как соратник императора, но и за определенные духовные достижения. Борьба с врагами христианской веры приносит немалые духовные блага, а те, кто погибает в бою, получают вечное успокоение. Не раз отмечалось, что в этом трактате Лев дает свое понимание исламского джихада, а его собственные замечания предлагают нам примечательную параллель между духовными наградами, которые пожинает павший в бою солдат-христианин, и соответствующими представлениями мусульман [1625].

Впрочем, мысль о том, что воины, павшие в бою за истинную веру, получат подобающую им награду и что ромеи-христиане это избранный народ, который отличается от всех остальных, также не является новой, ибо сходные мысли высказывались еще в VI в. [1626]Более того, они перекликаются с мыслями Афанасия Александрийского и обнаруживаются в средне- и поздневизантийский периоды [1627]. Допускались и материальные награды, которые выплачивались отдельно от официальной платы за военную службу, а все военные трактаты, равно как и исторические сочинения, признают значение военной добычи для простого солдата. Определенное влияние на взгляды Льва мог оказать ислам, с которым он и его современники в Византии, несомненно, были неплохо знакомы, Но похоже, что они опирались на несколько более отличную версию уже существующих христианских идей, бывших продуктом специфической политической и идеологической ситуации, во время которой Византийская империя наконец увидела перспективу перехода в наступление и компенсации потерь, как территориальных, так и политических, произошедших в предшествующие века.

К X в. элита, состоящая из знатных семей, взяла в свои руки военное руководство и управление Империей, Ее господство наиболее ярко выражалось в личностях тех ее представителей, кто повел в бой армии, которые в X в. отвоевали у мусульман значительные территории [1628]. В Малой Азии, откуда в основном происходила эта элита, возникает особая военная культура, похожая на ту, которая появилась позднее в Западной Европе, с ее отношением к войне, по крайней мере внешне, и идеологией личной чести, мужества и воинского мастерства [1629]. Христианское отношение к этой военной культуре выражалось в том, что ее носители предпочитали военных святых и в качестве образов на личных печатях, и в качестве собственных покровителей [1630]. Нет ничего случайного, что тот самый период, который породил идею, что война против иноверцев должна иметь большее вознаграждение со стороны Церкви, был также временем самой значительной экспансии Империи, завоеваний и реконкисты, и одновременно периодом, когда провинциальные военные магнаты не только командовали армиями, но и задавали тон в общественной идеологии. Попытка Никифора II пересмотреть военную мораль была попыткой поставить на первое место идеологию воина и защиты границы, бывшую идеологией феодальной аристократии, в противоположность идеологии официальной церкви и муниципальной элиты.