Леон Юрис - Милая , 18

В течение февраля 1943 года Рудольф Шрекер тщетно пытался выманить из гетто сорок тысяч оставшихся в живых евреев. Еврейская боевая организация издала указ: каждый, кто добровольно согласится на депортацию, будет расстрелян.

Еврейская боевая организация впустила в гетто небольшое число немцев. Эмиссары Шрекера пошли на фабрики, стараясь заполучить ”рабочую силу” обещаниями хороших условий в Понятове или в Травниках. В подтверждение своих добрых намерений Шрекер велел отгрузить для гетто немного продуктов и лекарств.

Нескольких известных евреев, сидевших в варшавской тюрьме, послали в гетто, чтобы они образовали новый Еврейский Совет, открыли школы и больницы, наладили культурную деятельность.

Никто и носу не высунул из убежищ.

Через неделю Шрекер понял, что новый Еврейский Совет бессилен, и, взбешенный своим провалом, велел прикончить его членов в административном здании.

Газеты и радио кричали о нежелании евреев идти на ”честную работу”. Польскому народу вбивали в голову, что во всех его несчастьях виноваты евреи: если бы они не отказывались от ”честной работы”, не приходилось бы брать на нее поляков. Поляков такая ,,логика” устраивала.

У Шимона Эдена появилось то, о чем он мечтал: время. Чтобы выиграть время, он дал приказ не стрелять, когда еврейскую полицию уводили на Умшлагплац. Теперь у него появилась возможность увеличить свои скудные силы.

Ревизионисты установили тесный контакт с небольшой правой группой подпольщиков по другую сторону стены. С помощью этой группы ревизионисты оказались вооруженными лучше всех в гетто.

Подпольная прокоммунистическая Армия Людова была совсем плохо вооружена и не могла дать гетто ни одного патрона, но она обеспечила Еврейской боевой организации надежную радиосвязь и укрытия на арийской стороне.

К марту 1943 года Еврейская боевая организация ушла глубоко в катакомбы под гетто, где, соблюдая безупречную дисциплину, установила столько наблюдательных постов и пунктов связи, сколько позволяли обстоятельства. Небольшие группы бойцов проявили необыкновенную выдержку и действовали так согласованно, что даже пессимистически настроенный Шимон Эден поверил, что немецкое наступление удастся сдерживать целую неделю.

Середина марта. Уже два месяца гетто находилось в руках евреев. Альфред Функ примчался в Варшаву, заперся с Рудольфом Шрекером в своем кабинете и не меньше часа поносил его последними словами. Фактически Шрекера сместили с должности, но формально он на ней оставался, потому что нацисты не хотели признавать провалов в своей административной политике. Задачу ликвидации гетто возложили на Хорста фон Эппа и на доктора Кенига.

17-го марта машина немецкого штаба без всякого конвоя, но с двумя белыми флагами на капоте, въехав через Лешно-Тломацкие ворота, направилась на Заменгоф и остановилась перед зданием Еврейского Совета. Из нее вышел рядовой с белым флагом.

Бойцы Еврейской боевой организации наблюдали за машиной с того момента, как она въехала в гетто. Солдат переминался с ноги на ногу, обеспокоенный тишиной.

Из-за всех дверей, из окон, из подворотен — отовсюду начали выглядывать спрятавшиеся люди. Он стал сильнее размахивать флагом. Глаза его сузились, когда к нему подошла женщина с немецким пистолетом и в немецких сапогах, ведя за собой десяток мужчин.

Анна Гриншпан обычно видела немцев в прицеле своего пистолета, но теперь это было совсем иначе. Двое врагов с любопытством смотрели друг на друга. Прав был Андрей, утверждая, что немец вовсе не сверхчеловек: пустить в него пулю — и он упадет замертво, подумала Анна. Солдат же был явно озадачен, увидев лицо Анны. ”Недочеловек” оказался красивой высокой женщиной, командующей мужчинами.

— У меня послание к вашему командующему от доктора Франца Кенига, представляющего немецкую власть, — отчеканил солдат.

— Связной, — скомандовала Анна, — передать Атласу в Иерусалим, что фараон прислал нарочного с флагом перемирия. Мы будем держать его во дворце Ирода.

Связной помчался по Заменгоф.

— Завязать ему глаза, — скомандовала Анна, указывая на немца.

Через несколько минут Шимон Эден стоял за спиной солдата.

— Я — командующий, — сказал он.

— Доктор Кениг хочет встретиться с вами и вашими командирами в ходе перемирия. Он гарантирует полную...

— Передайте ему, — перебил Шимон, — что, если он хочет вступить в переговоры, пусть придет один через Лешно-Тломацкие ворота с белым флагом и остановится перед зданием Еврейского Совета. Между двенадцатью ноль-ноль и двенадцатью десятью.

* * *

Грузная фигура Франца Кенига в полном одиночестве двигалась по гетто в неземной тишине. Трясясь от страха, он с каждым шагом все сильнее размахивал огромным белым флагом.

Дальше, дальше, до середины пустой улицы. Жутко. На него смотрят тысячи глаз, а он их не видит. Он украдкой бросает взгляд на окна, на крыши. Никого. Так пусто не бывает.

Кениг хотел надеть гражданский костюм, но опасался, как бы нацисты не подумали, будто он боится носить униформу. Нарукавную повязку со свастикой он все же снял, когда входил в гетто, — не нужно их настраивать против себя.

Медленно шел он по улице, миновал Дельную, Павью. Ни малейшего признака жизни. На углу Гусиной он остановился и оглянулся вокруг. Пусто. Только перья летают. А вот и здание Еврейского Совета.

— Есть здесь кто-нибудь?

...нибудь ...нибудь — повторило эхо.

— Никого нет?

...нет ...нет...

Прошло минут десять. Кениг стоял ни живой ни мертвый от страха.

— Кениг!

Он посмотрел туда, откуда доносился голос.

— Кениг!

Парадная дверь Еврейского Совета была приоткрыта. Он осторожно поднялся на ступеньки и открыл ее настежь. Она заскрипела. Он прищурился, чтобы получше разглядеть полутемный коридор, и махнул флагом.

— Перемирие! — выкрикнул он. — Перемирие!

Дверь за ним захлопнулась. Он оглянулся и увидел бородатого Самсона Бен-Горина.

— Руки вверх! — скомандовал тот и обыскал Кенига. — Вперед!

Вглубь, по коридору. На стенах засохли кровавые пятна — следы немецкой расправы. Штукатурка осыпалась. Повсюду валяются какие-то осколки.

— Сворачивайте сюда. Садитесь.

Францу стало не по себе в этой отвратительной комнате. Все разворочено, захламлено; вонища. Он сглотнул слюну и уставился в стол, боясь посмотреть на Самсона Бен-Горина.

— Вы, значит, и есть сверхчеловек? — ухмыльнулся Самсон.

Кенигу стало совсем не по себе под взглядом черноглазого молодого и сильного еврея, который явно мог из него сделать котлету. Усевшись на подоконник, Самсон покачивал ногой.

— Значит, сверхчеловек? — повторил он.

Открылась дверь, и вошли Шимон Эден — 6 футов 3 дюйма, словно вылитых из стали, Андрей Андровский, могучий, как дуб, и Родель, тоже человек отнюдь не мелкого калибра. Все трое стали у стены.