Леон Юрис - Милая , 18

— Стремянку?

— Да, винтовки, за которыми мы едем, на чердаке.

... Полдень.

Габриэла и Толек выпили уже по четыре чашки чаю в кофе на Простой. Звонят колокола. Толек едва сдерживает тревогу.

Верующие гуляют после мессы.

— Почему Камек так долго не едет? — умоляюще смотрит на Габриэлу Толек. — Они уже тридцать шесть часов там.

— Камек нас не подведет, — отвечает Габриэла, погладив его по руке.

* * *

Внизу, под землей, двенадцать человек пришли в себя, подкрепившись водой и хлебом. Теперь они могли продержаться еще несколько часов.

До них доносился колокольный звон. Дети играли на улице, чуть ли не прямо над их головами. Играли в мяч и водили хороводы.

Грузовик Замойского выехал на Иерусалимские аллеи.

— Куда теперь?

— На Простую.

Они обогнули Желязную и выехали на Простую.

— Теперь куда?

— Остановитесь напротив кафе. Прямо у канализационного люка.

— Погодите-ка, — догадался Замойский. — Евреи? Э, нет, Камек, ни в какие дела с евреями я не встреваю!

Но тут же он почувствовал у виска холод пистолета.

Грузовик остановился у люка. Камек не отводил пистолета от виска Замойского. Толек и Габриэла вышли из кафе. Толек открыл люк, вытащил из грузовика стремянку и быстро опустил ее вниз. Габриэла вынула из-под пальто дробовик и держала его наготове.

Дневной свет в первую секунду ослеплял. Вольф и Крис держали стремянку, почти силой поднимая по ней своих товарищей. Толек вытаскивал их наверх и заталкивал в грузовик.

Дети, игравшие неподалеку, замерли с открытыми ртами при виде странных существ, вылезающих из люка. Габриэла отогнала их.

Прохожие останавливались в недоумении. Посетители кафе смотрели, открыв рот.

Последним вылез Вольф Брандель. Его втолкнули в кузов, и меньше чем через две минуты после того, как грузовик остановился у люка, он умчался через мост в Бродно.

Из дневника

Декабрь 1943 года.

Я, Кристофер де Монти, делаю последнюю запись в дневнике Клуба добрых друзей , который вел Брандель. После долгих месяцев я добрался до Швеции вместе с Габриэлой Рок, которая сейчас уже на последнем месяце беременности. Она не хотела, чтобы ее ребенок родился на польской земле. Я позабочусь о том, чтобы она и ее ребенок ни в чем не нуждались.

Здесь очень немногие знают о восстании, хотя Артур Цигельбойм , еврей, член польского правительства в изгнании в Лондоне, покончил жизнь самоубийством в знак протеста против равнодушия, с которым мир отнесся к уничтожению его народа [79] Артур Цигельбойм (Шмуэль Мордехай Зигельбойм), (1895 — 1943) — деятель еврейского рабочего движения в Польше; член Бунда; представитель этой организации в Польском национальном совете при польском эмигрантском правительстве в Лондоне. Покончил с собой в знак протеста против того равнодушия, с которым мир отнесся к судьбе польского еврейства. .

Что можно сказать о восстании в Варшавском гетто? Погибли десятки тысяч евреев, немцев — лишь несколько сотен.

Я пытался найти в книгах по истории аналогичные примеры. Но нет, никогда история не знала столь неравной борьбы. Я уверен, пройдут века, а легенды, рожденные из пепла сожженного Варшавского гетто, будут жить — и сохранять героическую историю битвы за свободу и человеческое достоинство.

Эта почти безоружная толпа, ставшая армией, сорок два дня и сорок две ночи выдерживала натиск самой большой военной мощи, какую только когда-либо знал мир. Это кажется невозможным , ибо многие народы склонились перед немцами уже через несколько часов после нападения на них. Вся Польша продержалась меньше месяца.

Сорок два дня и сорок две ночи! После чего оберфюрер С С Альфред Функ приказал взорвать большую Тломацкую синагогу и сровнять ее с землей в знак полного уничтожения польского еврейства. За это он получил Железный крест.

Но ему недолго осталось торжествовать. Скоро немцев разгромят окончательно, и города их будут гореть, как горело Варшавское гетто.

А что будет с остальными палачами? С Хорстом фон Эппом, с Францем Кенигом? Они и им подобные доживут до старости и умрут в своих постелях, потому что мир все забудет, а они будут оправдываться тем, что выполняли приказ. И мир скажет: оставим в покое прошлое, что было, то было... Разве уже теперь мы не слышим, как изворачивается польское правительство в изгнании, оправдывая свой народ, участвовавший в заговоре молчания?

Но я клянусь бессмертной памятью моего погибшего друга Андрея Андровского, что не позволю миру забыть. Я вернусь в Польшу. Я найду дневники Бранделя и они будут вечно клеймить человечество печатью позора и будоражить его совесть.

Вольф Брандель, Рахель Бронская, Толек Альтерман и Анна Гриншпан сражаются в еврейском партизанском отряде под Выжковом. Стефан Бронский живет в доме лесника на Люблинском плато.

Я заканчиваю эту запись словами Бранделя, которые он мне сказал в ту последнюю ночь, когда мы вместе еще были в бункере:

”В историю еврейского народа Варшавское гетто войдет не только как пример предела его унижения, но и как вершина его мужества. Странно, но после всех философских споров принятое решение сражаться было, по сути, религиозным. Родель стал бы опровергать мои слова, и рабби Соломон почувствовал бы себя оскорбленным. Но те, кто сражались, каковы бы ни были их побуждения, все вместе исполняли Господний Завет — противостоять тирании. Мы сохраняли нашу веру и нашу традицию — защищать Закон. И под конец мы все, без различий, были только лишь евреями.

Не удивительно ли, — добавил он тогда, — что одно и то же явление — ”Варшавское гетто ” — означает одновременно и низкую бесчеловечность, и высочайшее благородство.

И еще он сказал: ”Я умру с чувством выполненного долга. Мой сын останется в живых и увидит возрожденный Израиль. Я это знаю. Более того, мы, евреи, отомстили за поруганную честь нашего народа”.

Кристофер де Монти.