Леон Юрис - Милая , 18

— А я вам не прощаю, — окончательно вышла из себя Габриэла, — и покаяться советую вам! За жизнь каждого ребенка, который умер, когда в вашей власти было его спасти!

Архиепископ и монсиньор Бонифаций поднялись. Перепуганный отец Корнелий преклонил колено и поцеловал кольцо архиепископа. Тот протянул его и Габриэле.

— Вы не из тех наместников Христа, о которых говорил мне мой отец, — сказала она, не поцеловав кольца, и вышла из комнаты.

Из дневника

Мы тут начали проводить странные занятия. Каждый день врачи собираются и обсуждают психические и физические изменения у тех, кто умирает с голоду. Большинство слушателей сами недоедают и сообщают, что от этого происходит с ними. (Все данные по исследованиям острого истощения записаны в тетради №9а.) Доктор Глезер диктует, какие у него у самого появляются симптомы: падение мышечного тонуса, изменение цвета кожного покрова, появление язв, депрессивные состояния, галлюцинации, костные наросты, кишечные кровотечения — словом, подробный отчет о наступлении смерти от голода.

А теперь о другом. На этой неделе завезли партию пшеницы и картофеля и бесплатно распределили по приютам. Наш приют на Низкой получил еще и лекарства, о которых мы и думать забыли, и даже шоколад (его уже два года как никто не видел). Потом разрешили открыть школу и привезли учебники. Потом выкрасили здание приюта и прислали новое постельное белье. И, наконец, мы узнали, откуда такая забота среди немыслимого кошмара: готовились к приезду швейцарской комиссии Международного Красного Креста по проверке условий жизни в гетто, а наш приют должен был являть собой ”типичный пример ”.

Швейцарцы все приняли за чистую монету, собрались в здании Еврейского Совета в присутствии членов общины. Еврейский Совет во главе с Борисом Прессером и Паулем Бронским послушно засвидетельствовал ”улучшение жизненных условий ”. (А на самом деле в декабре смертность от голода достигла 4000 случаев). Зильберберг, наш последний друг из Еврейского Совета, попытался пробраться к швейцарцам и рассказать им правду; его схватили и бросили в Павяк как ”большевика-агитатора”. Меня тоже пригласили свидетельствовать, но я уклонился. Что я мог сделать? Пойти на риск потерять эту жизненно необходимую партию продуктов, которая нужна как воздух, зная, что, едва швейцарцы уедут, все вернется на круги своя?

Мы решили послать Андрея на арийскую сторону связаться с Кристофером де Монти. Известно, что он сопровождал швейцарцев в Варшаве. Андрей считает, что лучше не выходить на де Монти, потому что, даже если ему и удастся передать им отчет , он все равно не будет представлен на рассмотрение. Маловероятно, чтобы Швейцария полезла в петлю или вдруг встала на защиту гуманизма. Думаю, Андрей прав. Швейцарцы не хотят злить немцев. Плевать им на всю эту войну. Мы слышали, что датчане, голландцы , французы и другие народы проявляют мужество, защищая свои еврейские общины. Даже Швеция, которая соблюдает нейтралитет, приняла тысячи еврейских беженцев. Неужели гетто существуют только в Польше, Прибалтике и на Украине? Наши бетарцы из Венгрии и Румынии рассказывают, что у Адольфа Эйхмана были даже неприятности из-за того, что он высылал оттуда евреев.

Ирвин Розенблюм продолжает фабриковать у нас в подвале фальшивые документы. Теперь, кажется, все уже пишут дневники из опасения, что о нас забудут. В соседней с Ирвином комнате Юлий Шлосберг по-прежнему изготовляет самодельное оружие. Уверен, что в один прекрасный день мы взлетим на воздух.

Александр Брандель

Зимой 1941 года после того, как Америка вступила в войну, по улицам стало ходить еще опаснее. Вне подозрения оставались только трупы, которые по утрам выносили на тротуар — до приезда санитарных бригад. Даже клуб ”Майами” попал под подозрение.

Андрей теперь редко появлялся на людях, но все-таки пошел к Паулю Бронскому, когда тот передал, что хочет с ним встретиться. Андрея провели в какой-то подвал такими закоулками, чтобы он не запомнил дороги.

В слабом свете свечи похудевший, усталый Андрей присматривался к Паулю. Тот постарел, лицо обрюзгло, проступили синие жилки, голова слегка трясется, пальцы потемнели от табака.

Они поздоровались, как чужие.

— Незаконная скупка оружия и подпольная пресса навлекают опасность на все население гетто, — сказал Пауль, достав сигарету и зажигая ее одной рукой.

— Ну и?

— Что бы вы ни думали о нас, членах Еврейского Совета, мы стараемся сделать все, что в наших весьма скромных силах. Если вы и дальше будете развивать свою деятельность, вы только настроите против нас немцев.

— Бросьте, Пауль! Мы настроим против вас немцев! Неужели вы считаете, что смерть гуляет по улицам из-за подпольщиков? Или после двух лет этого ада сохранили еще такую наивность, что полагаете, будто опасность для населения увеличивается, если есть подполье, и уменьшается, если его нет?

— Говорил же я Прессеру, что с вами бесполезно спорить, — покачал головой Пауль. — Андрей, нет волшебного ключика, чтобы избавиться от немцев. Ваша деятельность стоит нам штрафов в миллионы злотых, а то и жизни сотен арестованных.

— А как же насчет штрафов и расстрелов до появления подполья?

— Я старался сделать все, что мог, — проворчал Пауль.

Андрею не удавалось даже накрутить себя против Пауля, чтобы почувствовать к нему ненависть. Когда-то, до войны, он восхищался изворотливостью ума своего шурина, его умением представлять все шиворот-навыворот. Теперь перед ним была лишь пустая, безжизненная оболочка прежнего человека.

”Как странно, — подумал Андрей, — скоро год, как маленький Стефан Бронский стал связным между приютом и штабом ”Общества попечителей сирот и взаимопомощи”. С каждым месяцем он расширяет участок своих вылазок. Парнишка молится на Вольфа, который его учит уходить по крышам гетто, через подвалы и проходные дворы, показывает, где можно спрятаться. Стефан так и рвется к более серьезным заданиям, даже на арийскую сторону просится, а ему еще нет и тринадцати. Как же получается, что сын стремится ходить по земле, как подобает человеку, а его родной отец ползает в грязи?”

— Андрей, думайте обо мне, что хотите, но у людей здесь только одно желание — выжить. Понимаете, Андрей, — выжить. А лучший к тому путь — Еврейский Совет. На ваш призыв взяться за оружие никто не откликнется. Ваш путь — это массовое самоубийство. А теперь послушайте, Андрей. Борис Прессер и я вели переговоры с Кенигом. Он разумный человек и умеет справляться со Шрекером. Кениг обещал, что, если нам удастся прекратить подпольную деятельность, немцы с нами договорятся о продуктовых нормах, лекарствах и о вербовке рабочей силы.