Леон Юрис - Милая , 18

Каких только чудес не бывает! По улице Лешно проходит причудливая граница”польского кори­дора”. Стена делит пополам здание суда, так что в него можно войти с двух сторон: евреям — через подвал из гетто, полякам — через парад­ную дверь с арийской стороны. Встречаются они в некоторых комнатах, кабинетах, коридорах. У ”аккредитованных” представителей Клепермана есть свои места в зале суда — совсем как куп­ленные места на бирже (или как ”свои” участки у лондонских проституток). Эти же ”представи­тели” торгуют золотом, долларами, драгоценнос­тями, загребая безумные комиссионные.

Самое ужасное зрелище в гетто — ”хапушники”. Голодные дети вертятся у булочных, выхватывают хлеб из рук покупателей, когда те выходят на улицу, и, удирая, на бегу съедают его. Их час­то избивают до полусмерти, но они и во время побоев жадно жуют хлеб.

Клуб добрых друзей назначил специальную груп­пу для выяснения немецких планов, которые оста­ются непостижимой загадкой. Просачиваются све­дения о массовых убийствах на востоке. Там, не­сомненно, есть четыре группы ”акцион коммандос” СС, обученных методам массового уничтожения.

Метод такой: облава, жертвы сами роют себе могилу, раздеваются догола, им стреляют в спи­ну. Ряды СС пополнились украинцами и литовца­ми. Доходят сведения о массовых убийствах в Ровно, Двинске, Ковно, Риге. В Вильно, го­ворят, убили семьдесят тысяч.

Мы пытаемся определить, какие перемены про­исходят в главных направлениях немецкой поли­тики, возможны ли массовые убийства здесь, в Варшаве, и в генерал-губернаторстве; заготов­лены ли у немцев цифры количества людей, кото­рых они хотят использовать на фабриках с при­нудительным трудом.

Самая кощунственная сторона немецкого гене­рального плана состоит в том, что они созда­ют видимость, будто все беды евреям причиняют сами же евреи. Подонки в еврейской полиции, бессильный Еврейский Совет, спекулянты — вот ”окончательное оправдание” немцев для самих себя.

Какой у нацистов следующий проект? Кто зна­ет? В письменном виде приказы из Берлина сюда не поступают (еще одно свидетельство того, что немцы понимают, что творят), генерал Альфред Функ передает их устно. Два новых выражения пущены немцами в ход. Мы не знаем, что за ними кроется, и это нас пугает:

1. ”По пути к неизвестному месту назначения”.

2. ”Окончательное решение еврейского вопроса”.

Александр Брандель

* * *

Только рабби Соломон мог позволить себе хо­дить по ночным улицам гетто. Свернув на Ми­лую, он замедлил шаг — старые ноги сдавали, но потом снова заторопился. У дома №18 он посту­чал в дверь. Открыла дежурная.

— Рабби, почему вы пришли среди ночи? — за­беспокоилась она.

— Где Александр Брандель? — задыхаясь от быстрой ходьбы, едва выговорил он в ответ.

— Входите, входите.

Через рабочий кабинет Алекса они прошли по коридору до лестницы, ведущей в подвал. Девуш­ка зажгла свечу, взяла старика за руку, и они спустились по скрипучим ступенькам. Он старал­ся привыкнуть к темноте. В подвале было сыро. Между двумя рядами посылочных ящиков, пришед­ших на адрес ”Общества попечителей сирот и взаимопомощи”, был узкий проход. Она подвела рабби к сооружению метра в полтора высотой — нечто вроде упаковочной клети, — шесть раз отрывисто постучала и, наклонив голову, вошла. Из-за ее спины рабби Соломон увидел Алексан­дра Бранделя и Ирвина Розенблюма.

— Рабби! Что случилось?

— Есть новость! Только что услышал по радио. Америка вступила в войну!

Из дневника

После Пирл-Харбора [58] Пирл-Харбор военно-морская база США в бухте на южном берегу острова Оаху, в 10 км от Гонолулу. Нападением на Пирл-Харбор 7 декабря 1941 года Япония внезапно начала войну на Тихом океане. К декабря 1941 года США и Великобритания объявили войну Японии. события начали развиваться с ужасающей быстротой. Мы, естественно, обрадовались, что Америка вступила в войну, но радость померкла из-за горькой действительности. Америка потерпела тяжелое поражение в Тихом океане. Мы сразу оказались отрезанными от нашего главного источника доходов — Американского фонда. Наличных запасов хватит на считанные дни. Мы лихорадочно ищем новые каналы поступлений.

Через два дня после Пирл-Харбора подразделения СС из концлагеря Травники устроили облаву на нашу ферму в Виворке. Мы сразу лишились пятидесяти наших лучших ребят. Я, наверное, должен был предвидеть, что такое может случиться, следовало прекратить там работы. Но как мы могли принять на Милой, 18 еще пятьдесят человек? После облавы их погрузили в вагоны для скота, прицепленные к эшелону с депортированными евреями из Прибалтики. А дальше получилось совсем неожиданно. Сделав крюк, поезд отправился в Германию. Видимо, в конце железнодорожной линии есть лагерь принудительного труда. Каким-то чудом Анна Гриншпан была в Ченстоховском гетто как раз в то время, когда там остановился состав. Она случайно узнала, что в одном из вагонов есть бетарцы, и поехала вслед за эшелоном в Германию. Заключенных поместили в транзитный лагерь под Дрезденом. Анна туда попала по фальшивым документам (как она их достала — это невероятная история), словом, ей удалось освободить Толека Альтермана и еще десять наших мальчиков.

Удивительная девушка эта Анна Гриншпан! Четвертый раз ездит в Германию, проникает в концлагеря и освобождает активистов. Подробно о ней рассказано в четвертой тетради этого дневника. Интересно, поверят ли когда-нибудь те, что будут читать мой дневник, в то, что она действительно совершала такие подвиги.

Толек и Анна вернулись в Варшаву. Толек немедленно отправился помогать Андрею, а десять ребят бежали — кто куда. Доведется ли нам еще услышать о них и о тех, кто остался в Дрезденском лагере?

Рассказ Толека о том, как их везли в Германию, я должен здесь записать. Весь эшелон состоял из открытых платформ. Люди чуть не замерзли. Состав то и дело останавливался, потом снова двигался — это была настоящая пытка. Три дня они добирались от Радомска до немецкой границы. Там они стояли, пропуская военный состав, следовавший на Восточный фронт. Десятки любопытствующих крестьян сбежались посмотреть на эшелон. Три дня наши люди не ели и не пили. Умирая от жажды, они просили подать им хоть несколько пригоршней снега, и те подавали, но только после того, как брали у евреев кольца, деньги — все, что имело какую-нибудь ценность.