Леон Юрис - Милая , 18

Дебора смотрела на него недоверчиво.

— Я своими глазами видел!

— Пауль спасет нас.

— Пауль себя опозорил, продался им, они ни за что не оставят его в живых.

— Пауль на это пошел только ради нас.

— Ты же сама в это не веришь. Ради себя он на это пошел. Послушай, ты уедешь, я тебя си­лой увезу, но не дам тебе здесь умереть. Мне нужно, чтобы ты осталась жива — больше ничего.

— Я не могу его бросить, — сказала Дебора.

— Поговори с ним, хотя, уверен, он скорее даст тебе умереть вместе с детьми, чем оста­нется один.

— Неправда!

— Спроси его!

Дебора хотела пойти к дверям, но Крис схва­тил ее за руки.

— Я от тебя не отстану, день и ночь буду ждать у стены.

— Пусти меня!

— Мало мы с тобой наказаны, ты хочешь, чтобы еще и дети стали жертвами?

— Пожалуйста, Крис! — взмолилась она.

— Скажи, что ты меня не любишь, и я переста­ну тебе навязываться.

Дебора припала к его груди и тихо заплакала. Крис нежно обнял ее.

— В том-то и есть мой самый большой грех, что я тебя по-прежнему люблю, — прошептала она и, выскользнув из его объятий, убежала.

* * *

Пауль дремал, сидя на стуле. Она очень бес­покоилась за него с тех пор, как немцы переве­ли Еврейский Совет в большое гетто, на угол Заменгоф и Гусиной, в здание бывшей почты. Она не сомневалась, что и они скоро вынуждены бу­дут переехать — немцы выселяли из малого гет­то дом за домом.

Дебора подняла глаза от книги и посмотрела на него. В последние дни он часто замолкал на середине фразы, уставившись в одну точку, по­том приходил в себя. Он хотел одного: спать! — и принимал большие дозы снотворного, чтобы не думать о немецких приказах.

Она знала, что детям стыдно за него, хотя они об этом никогда не говорили.

”Господи, и зачем я только согласилась встре­титься с Крисом? Ни один здравомыслящий чело­век не устоял бы перед возможностью вырваться из этого ада”. Она все меньше и меньше могла помочь несчастным детям в приюте. Бабий Яр...

Неужели такое может случиться в Варшаве? Пра­вильно ли она поступила, отказавшись спасти жизнь Стефану и Рахель? Но Рахель не оставит Вольфа. Дебора в этом так же не сомневалась, как и в том, что сама она не оставит Пауля. Может, нужно отправить Стефана одного? Но ведь он упрям, как его дядя Андрей. Он так и рвется в бой. Кто-кто, а он-то будет сражаться. До­пустим, она спросит Пауля: что ты предпочита­ешь, чтобы мы уехали или умерли? Неужели Пауль настолько одержим стремлением выжить любой ценой, что из страха даст семье умереть?

Пауль проснулся и взглянул на Дебору. Ее черные глаза смотрели на него вопросительно.

— Я задремал, наверное. Почему ты на меня так смотришь? — пробормотал он. — Ты хочешь меня о чем-то спросить?

— Нет, — сказала она, — мне и так все ясно.

Из дневника

Вы в киношку не ходите,

Вы вокруг себя смотрите!

Звезды там и звезды тут,

Настоящий Голливуд.

С приветом

Натан-Придурок.

Ирвин замечательно работает директором сек­тора культуры. Теперь в гетто есть большой симфонический оркестр, пятнадцать театраль­ных трупп на идише и на польском, нелегальная школа начального и религиозного обучения в каждом приюте, устраиваются выставки, поэти­ческие вечера, дискуссии и т.д. и т.п. Многие артисты выступают с гастрольными группами. Большой популярностью пользуется Рахель Бронская, она играла Второй концерт Шопена с сим­фоническим оркестром. Ее называют”ангелом гетто”. Жаль, что Эммануилу Гольдману не до­велось дожить до ее успеха.

Все это хорошо, но наше положение продолжает ухудшаться. Смертность от тифа и голода рас­тет: в июле — 2200 случаев, в августе — 2650, в сентябре — 3300, в октябре — 3800, а в нояб­ре, который еще не кончился, — 150 случаев в день. Как ни странно, количество самоубийств неуклонно падает. Напрашивается вывод: наиме­нее выносливые уже покончили с собой — оста­лись те, кто во что бы то ни стало стремятся выжить. Каждое утро из домов выносят умерших от болезни и голода и кладут прямо на тротуар: нет денег хоронить. Санитарные бригады ходят с ручными тележками, складывают на них по двадцать-тридцать трупов, отвозят на кладбище и там закапывают в братские могилы. Ни на кого это зрелище уже не действует. Приходится выра­батывать в себе иммунитет.

Продуктов не хватает. Могучая семерка так взвинтила цены, что”Общество попечителей си­рот и взаимопомощи” еле-еле может покупать са­мое необходимое. Семерка практически держит в руках все пекарни. Пекари в гетто — короли.

Мошенничество и спекуляции теперь в порядке вещей, прекратить их невозможно. У Наполеона ничего не вышло из его стараний, а у немцев — и подавно. Даже если бы они были честными-расчестными, а тем более, когда можно подкупить каж­дого охранника из еврейской полиции по эту сто­рону и из польской синей — по другую. Да и за­чем немцам стараться прекратить спекуляцию? Их высшие чины сами набивают себе карманы взятками.

На самом низком уровне распространена такая форма добычи пропитания: юркие мальчишки выби­раются из гетто через маленькие щели в стене или через один из шести подкопов под стеной. Бывает, что мальчишки—единственные кормильцы в семье. Не считаясь с опасностью, они рыщут по арийской стороне, роются в помойках, просят милостыню, воруют. Один несчастный мальчишка застрял в щели. Его избили полицейские с обеих сторон стены.

Центральное место переправки ”левых” товаров находится за пределами гетто, там, где у ев­рейского и католического кладбищ общая стена. Пробитая во многих местах, она стала своеоб­разной ”зоной свободной торговли”. Главное пе­редаточное звено — могильщики. Но доступ к этим кладбищенским операциям имеют только са­мые сливки спекулянтов.

Нет нужды говорить, что лучше всех организо­вана и больше всех наживается Могучая семерка. Она подкупила всех снизу доверху, что, впро­чем, не мешает немцам всякий раз, когда они изображают непричастность к такого рода делам, хватать кого-нибудь из Могучей семерки и рас­стреливать. Так немцы создают видимость, что Клеперман с ними не связан, а я уверен, что его всякий раз предупреждают.

Могучая семерка проложила под стеной трубу для перекачки молока с арийской стороны. Мешки с мукой и другими продуктами перебрасываются через стену в определенных местах и в опреде­ленное время. Как из-под земли вырастает при­ставная лестница, и за те несколько минут, по­ка охранник идет в другую сторону, продукты оказываются в гетто. Могучая семерка сооруди­ла даже переносные сходни, по которым перепра­вили живую корову. Но вершина их искусства — использование похорон для своих целей. Похоро­ны доступны только богатым, и Могучая семерка прибрала к рукам эту церемонию. После похорон катафалки возвращаются в гетто, нагруженные продуктами. Я слышал, что когда с богатыми похоронами туго, Семерка их просто имитирует, отправляя из гетто пустые гробы. Для поддержа­ния высоких цен она продает только часть про­дуктов, а остальные держит на складах, обору­дованных в подвалах. Говорят, в подвале на Милой, 19, прямо напротив нас, устроен самый большой склад. Правда, он принадлежит "неза­висимому" спекулянту Морису Кацу, у которого своя шайка.