Томас Вебер - Становление Гитлера. Сотворение нациста

Реальное значение зимы и весны 1919 года, в течение которых Гитлер был маленьким винтиком в машине социализма, не лежит в политической плоскости. Скорее оно находится в том, что через рациональность и приспособленчество он пришёл к неожиданной радикальной трансформации своей личности. Почти что за одну ночь Гитлер из неуклюжего, но всем симпатичного одиночки, в котором никто не видел каких-либо лидерских качеств, превратился в вождя, находящегося в процессе развития.

12 апреля 1919 года Эрнст Шмидт решил, что настало время покинуть армию. Его друг Гитлер, в отличие от него, выбрал остаться. Это было инициативное решение со стороны будущего правого диктатора Германии — служить режиму, который в то время клялся в преданности Москве.

7 апреля Баварский Центральный Совет вдохновился недавним установлением Советской Республики в Будапеште. В надежде, что социалистическая ось сможет полностью протянуться от Мюнхена через Вену и Будапешт до Москвы, Совет провозгласил Баварию Советской республикой. Он подчеркнул, что не будет какого-либо сотрудничества с «презренным» социал-демократическим правительством в Берлине. И заключил следующими словами: «Да здравствует Советская Республика! Да здравствует мировая революция!» Совету удалось провести провозглашение, несмотря на плохие результаты радикальных левых на выборах, потому что весы недавно качнулись против парламентского правления. Это произошло потому, что основные секции социал-демократической партии Германии (СДПГ) в Верхней Баварии начали противостоять своему собственному лидеру, Йоханнесу Хоффману, который встал во главе партии после попытки покушения на Эрхарда Ауэра.

В тот же самый день, когда была провозглашена Советская Республика, баварское правительство меньшинства, возглавляемое Хоффманом — которое было сформировано 17 марта после голосования в парламенте и с тех пор соревновалось с Центральным Советом за власть — вынуждено было спасаться бегством в безопасную гавань Бамберга на севере Баварии. Базировавшиеся в Мюнхене военные части отказались прийти на помощь правительству Хоффмана. Как писал 7 апреля в своём дневнике принц Адальберт Баварский, сын двоюродного брата изгнанного короля, «гарнизон Мюнхена заявил, что он ничего не будет делать для защиты парламента Баварии». Как бы там ни было, парламент уже приостановил 18 марта свои полномочия на неопределённый срок. Он сделал это путём утверждения закона о чрезвычайных полномочиях, по букве, хотя и не по духу, напоминавшего гитлеровский Закон о чрезвычайных полномочиях 1933 года, который ликвидирует парламентскую демократию в Германии на последующие двенадцать лет.

В отсутствие в городе правительства меньшинства в Мюнхене воцарился революционный социализм. 10 апреля правители Баварской Советской Республики объявили, что все части мюнхенского гарнизона станут основой вновь формирующейся Красной Армии. Таков был контекст, в котором Эрнст Шмидт решил, что настало время демобилизоваться и таким образом прекратить служить революционному режиму. Вместо того, чтобы и далее проводить как можно больше времени с единственным оставшимся членом своей «суррогатной» семьи времён войны, Гитлер остался в воинской части, которая отказалась выступить в поддержку правительства в Бамберге и которая, поскольку это имело отношение к Советскому правительству, была частью вновь создаваемой Красной Армии.

Почему Гитлер не последовал примеру Шмидта, когда тот покинул армию? Почему он предпочел проводить меньше времени с человеком, который был самым близким для него в течение нескольких месяцев, а возможно даже и лет? Один из возможных ответов состоит в том, что избрание Гитлера доверенным лицом изменило его. Это придало смысл его существованию, снабдило его новым домом и дало ему новое место, чтобы в него вписаться. И впервые в жизни это дало ему влияние и власть над другими людьми. Если бы он последовал за Шмидтом и отвернулся от революционного режима, ему пришлось бы от всего этого отказаться.

Гитлер остался, даже когда 13 апреля, в Вербное воскресенье, революция поглотила своих детей, когда ещё более радикальный режим — новая и более жестокая Советская Республика во главе с коммунистами — был установлен в Мюнхене. Правительство Республики, Исполнительный комитет, имело прямую линию связи с советским руководством в Москве и в Будапеште. Зашифрованные телеграммы шли туда и обратно между столицей России и Мюнхеном. В действительности в лице Товиа Аксельрода Ленин и его товарищи, вожди большевиков в Москве, даже имели своего человека в Исполнительном комитете, через которого они могли непосредственно влиять на решения, принимаемые мюнхенской Советской Республикой.

Создание второй Советской Республики было кровавым. 13 апреля, когда в уличных боях погиб двадцать один человек, и на следующий день в Мюнхене царили хаос и беспорядок. «Мы чрезвычайно изолированы и находимся во власти красного сброда», — писала оперная певица Эмми Крюгер в своём дневнике 14 апреля. «В то время, как я пишу, раздаются выстрелы и звонят колокола — отвратительная музыка. Все театры закрыты, Мюнхен в руках спартаковцев — убийства, воровство, все пороки получили свободу действий».

И всё же вскоре после этого ощущение нормальности вернулось в Мюнхен. Например, Рудольф Гесс, будущий заместитель Гитлера, который недавно перебрался в Мюнхен и жил теперь на Элизабетштрассе, близко к казармам, в которых в то время обитал Гитлер, не думал, что Советская Республика была чем-то таким, чему стоило огорчаться. «Если судить по тому, что пишут иностранные газеты, похоже, что о Мюнхене распространяются самые неандертальские слухи. — Однако, я могу сообщить, что здесь было и есть в настоящее время совершенно тихо», — писал Гесс своим родителям 23 апреля. «Я не ощутил вовсе никаких беспорядков. Вчера у нас был организованный марш с красными флагами, а больше ничего необычного».

Несмотря на внешнее спокойствие, политическая, социальная и экономическая ситуация в Мюнхене становилась всё более изменчивой по мере того, как с каждым днём всё больше ощущался недостаток продовольствия и ресурсов в городе. Даже хотя для жителей Мюнхена стало привычным ложиться спать голодными в течение последних четырёх с половиной лет, всё же был предел того, что могли вынести люди. 15 апреля учитель Йозеф Хофмиллер заключает, что «либо они введут войска, либо мы умрём с голода».

Британская разведка разделяла чувства Хофмиллера. Уинстон Черчилль, военный министр, уже 16 февраля пришел к заключению, основываясь на донесениях разведки, что Германия «проживает свой капитал в отношении запасов продовольствия, и либо всеобщий голод, либо большевизм, возможно и то, и другое, произойдут до следующего урожая». Тем не менее, он хотел поиграть с огнем, дав Германии почувствовать страдания, что даст Британии рычаги воздействия. Он полагал, что «поскольку Германия всё ещё вражеская страна, не подписавшая пока условия мира, было бы нецелесообразно устранить угрозу голодной смерти слишком неожиданными и обильными поставками продовольствия».