Александр Бушков - Величайшие врачеватели России. Летопись исторических медицинских открытий

Размышления Вересаева о медицине будущего оптимистичны (на мой взгляд, даже чуточку чересчур. – А. Б. ): «В будущем каждый сможет исполнять все предписания гигиены и каждый заболевший получит полную возможность пользоваться всеми достижениями науки». Увы, до подобной идиллии еще очень и очень далеко…

Зато прямо-таки пророческими оказались другие размышления Вересаева: по его мнению, в будущем процесс развития человека будет истекать крайне односторонне: будет развиваться интеллект, физически же человек будет регрессировать, теряя «положительные качества, унаследованные от природы». Чтобы такого не случилось, Вересаев считал необходимым, чтобы развивался не только мозг, но и мысли человека, чтобы у него были «изощренные органы чувств, ловкое и закаленное тело, дающее возможность действительно жить с природой одной жизнью». Он так и пишет: с развитием культуры регрессирует сам человек, прошедший долгий и трудный путь развития; чем больше будет преуспевать медицина, тем больше будет идти это ухудшение.

(Вот здесь он оказался кругом прав. Дело даже не в упадке физкультуры. Наше время – и прогресс медицины – породило новую, неизвестную Вересаеву опасность. Пусть это и звучит чуточку жестоко, но в прошлые столетия природа сама вела естественный отбор: нежизнеспособные младенцы попросту не выживали, что приносило генофонду человечества только пользу. Нынче медицина достигла такого уровня, что спасает детей, которые еще лет сто назад ни за что не выжили бы, а они сплошь и рядом оказываются носителями дефектных генов и серьезных наследственных болезней, часто передавая то и другое потомству…)

Очень доказательно Вересаев показывает: массовые заболевания, преждевременная дряхлость, высокая смертность – прямой результат тяжелого изнурительного труда, безысходной нужды и бескультурья широких народных масс. И приводит примеры из собственной практики: к нему приходят прачка с экземой рук, ломовой извозчик с грыжей, прядильщик с чахоткой (возникавшей оттого, что воздух на фабриках был насыщен микроскопическими частицами пряжи. – А. Б. ).Чем может помочь врач? Разве что прописать порошки и мази, дающие лишь кратковременное улучшение. Нельзя же посоветовать прачке не держать руки в воде, извозчику – не поднимать тяжестей, прядильщику – избегать загрязненных помещений. Пациенты на такой совет непременно ответят: а жить тогда на что?

Где же выход? Вересаев отвечает на этот вопрос: если врач не «чиновник врачебного дела», а настоящий врач, он должен прежде всего бороться за устранение тех условий, что делают его работу бессмысленной и бесплодной, должен быть общественным деятелем в самом широком смысле слова, бороться и искать пути, как провести свои рекомендации в жизнь.

«Не может существовать такой науки, которая бы научила залечивать раны с торчащими в них гвоздями; наука может только указывать на то, что человечество так не может жить, что необходимо прежде всего вырвать из язв гвозди».

Пожалуй, эти слова актуальны и сегодня.

Беспристрастно рассуждая, Вересаева никак нельзя назвать ни «выдающимся» врачом, ни «выдающимся» писателем, но он оставил заметный след и в медицине, и в литературе, что, между прочим, далеко не каждому удается…

…Не чужд был литературе и Богданов-Малиновский – тот самый оппонент Ленина, энтузиаст переливания крови. Еще до революции он написал два фантастических романа: «Инженер Мэнни» и «Красная звезда». Если можно так выразиться, «из марсианской жизни». Ослепительной красавицы, подобной Аэлите из одноименного романа А. Н. Толстого, там нет, но революция, как и у Толстого, вспыхивает. Руководят ею жесткие, малосентиментальные инженеры. Революция, между прочим, побеждает, сметая прежний режим, конечно же, тиранический и прогнивший. Вот только новое общество, которое строят победители, выглядит откровенно тоталитарным – неизвестно, как там обстояло у марсиан, если они когда-то все же обитали на Красной Планете, но вот в земной истории такое случалось частенько… Причем, что характерно, сам автор относится к своим героям и новому обществу, которое они строят, без малейшего осуждения: с Лениным Богданов цапался по второстепенным философским вопросам, а в главном был столь же твердокаменным марксистом, как и Ленин. Ну, а марксисты, к какому бы «толку» ни принадлежали, излишним гуманизмом никогда не страдали…

И наконец, бывший врач Михаил Афанасьевич Булгаков. Здесь я могу сказать только одно: превеликое счастье для литературы, что Булгаков однажды навсегда оставил медицину. Вот и все, ни убавить, ни прибавить…

Еще один нюанс… Порой случалось, что из медицины уходили не в литературу, а в науки, мало общего имеющие с медициной. И порой достигали там высот, каких, есть все основания подозревать, не достигли бы в медицине.

Самый яркий пример – судьба Карла Максимовича Бэра (1792–1876). Сначала он поступил на медицинский факультет Дерптского университета (ну никуда в нашей книге не деться от этого Дерпта, всплывает с завидной регулярностью). Вот только в 1810 году Дерпт еще не приобрел той известности и престижа, что в последующие десятилетия. Причина проста: университет был буквально только что открыт и не оборудован вовсе: не было ни единой лаборатории, анатомического театра, да и будущего блестящего преподавательского состава. В преподавателях вообще была жуткая нехватка, так что знаменитый ботаник Ледебур читал заодно и курс зоологии, и даже минералогии. И в том, и в другом он разбирался плохо, но университетское начальство, очевидно, решило: образованный человек должен все уметь…

Одним словом, никак не светоч науки. Отправляясь в Дерпт, Бэр писал: «Мне показалось, что отсюда исходит сияние света на всю окрестную страну». Вот только реальность оказалась, чего уж там, весьма непригляднее…

И все же Бэр с грехом пополам проучился два года, а там грянул 1812-й, Наполеон вторгся в Россию, и Бэра с его сокурсниками отправили работать в военные госпитали. Там Бэр мало чему научился, потому что служил исключительно в тифозных госпиталях. Как пишет один из его биографов, «он выучился очень искусно шагать между наваленными прямо на пол больными, выучился узнавать температуру больного на ощупь и наливать лекарства прямо „на глаз“, узнал, как ухаживать за больными, имея только воду, да и то сырую». Понятно, что столь специфический опыт был совершенно ни к чему врачу, практикующему в мирной обстановке, в отсутствие эпидемий.

Вернувшись после изгнания Наполеона в Дерпт, проучившись еще два года и получив диплом врача, Бэр столкнулся с той самой проблемой, о которой позже писали Вересаев и Конан Дойль: теоретической подготовки – хоть отбавляй, практического опыта – никакого. Ну как тут лечить людей?!