Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Путь с запада шёл от моря по речке, носившей тогда имя «Мутная», вытекавшей из озера Нейто, затем посуху через песчаную перемычку «в полверсты» до озера Ямбуто, откуда по речке, носившей тогда имя «Зелёная», в Обскую губу (которую тогда называли низовьем Оби). Если путь вокруг

Ямала занимал неделю-две (смотря по погоде), то через волок 6–7 недель и был очень трудоёмок. Пройти мог только караван малых кочей (не менее четырех, поскольку каждый коч тянули все вместе), бравших по 400 пудов груза (вчетверо меньше большого коча). Волок хорошо виден на карте Массы (см. выше). Путь этот известен нам по единственному донесению о проходе в 1602 году (РИБ, стл. 1087–1091). В нём участник волока Лев Шубин рассказывал:

«река Мутная невелика, через мошно перебросить каменем, а река мелка, в грузу кочи не проходят, а дожидаются с моря прибылные воды».

Затем артельщики (40 человек на четырех кочах) «тянулись бечевою двадцать день и дошли до озер». Тут стали разгружать кочи в павозки (лодки), бравшие по 40 пудов. Кочи волокли пустыми на канатах по мелководью и «паточине» (жидкой грязи) до сухой перемычки. Посуху канаты тянули с помощью воротов, вкопанных в песок, подкладывая катки под плоское дно судна. Павозки тоже волокли пустыми, «и тем волоком запасы носили на себе на плечах», так что полверсты отняли 5 дней. Затем двинулись по речке Зелёной.

«Зелёная река меньше Мутные да и мельче; и шли они на низ Зелёною рекою, повозили запас в павозках, а кочи тянули порозжие всеми людми день с десять».

Везли муку, крупу, соль, мёд, свинец, порох, посуду и другие русские и западные товары. Между прочим, однажды провезли в Мангазею и голландские колокола для церкви. Кто вёз и каким путем, неизвестно, но полагаю, что басовый колокол везли всё-таки морем, а значит, раньше 1590 года. Обратный путь был сам по себе ещё труднее, но грузом была пушнина, а она гораздо легче.

В 1908 году Житков отправился на Ямал и нашёл волок. Река Мутная (ныне Мордыяха), впадающая в Карское море, течёт из озера Нейто, тогда как из соседнего с ним озера (ныне Нейто 1-е) вытекает река Зелёная (ныне Сёяха, что значит просто «текущая из озера»; рек с таким названием много), она впадает в Обскую губу.

«Озёра эти разделяются небольшим перешейком-волоком, узкая часть которого достигает всего 87 сажен, и посредине его лежит совершенно круглое, в 40 сажен диаметром, озеро, которое самоеды называют Луце-Хавы-то, в переводе „озеро, где умерли русские“. Самоеды считают озеро святым, но не умеют уже объяснить происхождение его названия» (АР-2, с. 596).

Название поразительно, хочется снять шапку: тут умерли те, кто, надо полагать, шёл Ямальским волоком в последний раз. Разумеется, LIA надвигался постепенно, но кто-то же должен был оказаться последним. Из донесений видно, что никто не сознавал перемены климата, все надеялись, что за необычно холодным летом последует теплое, а вышло иначе. Пришел лютый холод, какого прежде не видывали и о каком не слыхивали. LIA вступал в права в полной мере.

Кстати, посреди перемычки Житков нашёл короткий столб от древнего ворота. Он торчал тогда уже 300 лет — у Арктики долгая память.

Когда ямальский путь перестал существовать? В 1619 году он был царским указом запрещён, и потому (как пишут) вскоре погибла и Мангазея, «златокипящая государева вотчина». История запрета столь нелепа для здравого смысла, что до сих пор не получила сколько-то серьёзного объяснения. Она почти целиком известна нам из одного источника — переписки тобольского воеводы князя Ивана Куракина с царём Михаилом Федоровичем (РИБ, блок документов 254, стл. 1049–1095) и, если кратко, состоит в следующем.

В 1616 году Куракин обратился к юному царю с челобитной, где выражал испуг по поводу возможного прибытия «немцев» из Ледовитого моря в Енисей. Ямальский волок он полагал, наоборот, главным и самым желательным путём на Мангазею, тогда как енисейский путь предлагал запретить. Возникла трёхлетняя переписка, главным итогом которой оказался (трудно поверить) запрет именно Ямальского волока.

Поскольку инициатором переписки был Куракин, историки Арктики дружно приписали гибель Мангазеи ему, и кто-то даже назвал Куракина тобольским Геростратом [Скалой, 1951, с. 40].

Переписка прелюбопытна и сильно напоминает беседу Афрания с Пилатом в романе Михаила Булгакова — документы явно означают совсем не то, что в них написано. Есть, правда, важная разница: Пилат вёл беседу сам, тогда как юный безвольный царь подписывал чьи-то письма. Авторов царских писем было, как минимум, двое. Трудно, например, поверить, что автор, предлагавший, от имени царя, устроить пашни на ледовом берегу (РИБ, стл. 1057–1058), был тот же, что в остальных текстах, вполне реалистичных.

В наше время стало ясно, что Мангазея была обречена погибнуть, так как замёрзли пути к ней (не только через Ямал, но и с юга, из Оби), по которым город снабжался хлебом и всем прочим (подробнее см. [Клименко и др.]). Однако современники этого не знали.

Гибель Мангазеи интересна в двух смыслах: как факт из истории России (борьба разных бюрократий за влияние, губящая тот объект, за который чиновники борются) и как факт из истории Арктики (продвижение LIA в первой трети XVII века). Первый смысл требует большой отдельной работы. Тема была и остаётся весьма актуальной для России, и тому, кто захочет разгадать ребус с запретом Ямальского волока, могу предложить в Прилож. 5краткий анализ переписки Тобольска с Москвой в качестве основы для поисков.

Здесь скажу лишь, что поведение тобольских властей вскоре же показало их подлинную цель, весьма далекую от прежде заявленной. А именно, в 1620 году Куракин добился запрета свободно торговать в Мангазее вином и мёдом, дабы вся выручка шла в Тобольск. Мёд был единственным в тех местах противоцынготным средством, и началась массовая цынга. А в 1622 году тот же Куракин обратился в Москву с просьбой запретить тобольским купцам закупать хлеб для Мангазеи. Безвольный царь (точнее, его волевой отец) этот экономически и человечески преступный акт тут же утвердил (РИБ, стл. 1132). Тем самым, Тобольск начал (с согласия Москвы) ликвидацию Мангазеи открыто, и она вскоре захирела, а затем, уже после смерти Куракина и Филарета, погибла. Кстати, после смерти отца царь вновь разрешил ввозить мёд в Мангазею и иные сибирские города. Подробнее см.: [Буцинский, 1999, с. 35–37].

Но, как ни относиться к «подвигу» Куракина, именно благодаря ему соболь в Мангазейском крае сохранился: он и через 300 лет числился пятым по значению меховым зверем — после белки, лисы, горностая и зайца, но впереди колонка, бурого медведя и дикого оленя (АР-2, с. 370). А в остальной Сибири соболь к тому времени исчез как объект промысла почти или вовсе.