Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Как администратор Карл поддержал решение прекратить рассмотрение большинства будущих вопросов в городском совете, а вместо этого решать их в малой комиссии. «Таким образом, можно сохранить время и силы для полезной работы» [1108] Там же, 202 (25 мая 1933 г.). . Перед собой он видел новое время эффективных действий и согласованного управления. Однако все обернулось не совсем так, как он предполагал.

Это был не единственный вопрос, по которому Гебенслебены обманывали себя. В семье было много заблуждений по поводу отношения режима к евреям. В начале антисемитизм не был особо важной причиной для симпатии к нацизму в семье. Когда Елизавета Гебенслебен увидела разбитые витрины еврейских магазинов в городе в середине марта 1933 года, она списала это на счет «провокаторов… которые, как было установлено, пробрались в ряды НСДАП с целью дискредитации националистического движения внутри страны и за рубежом… Коммунисты и сочувствующие». Она думала, что если бы в этом участвовали нацисты, очевидно, что Гитлер этого бы не одобрил [1109] Там же, 175-6 (14 марта 1933 г.). . Она считала антисемитские речи Геббельса и Геринга «ужасающими» и была встревожена тем, что нацисты срывали постановки под управлением дирижера Фрица Буша в Лейпциге (она считала, что это происходило, потому что тот был евреем, хотя это было не так). Такие нападения на еврейских деятелей культуры были «ужасающими», писала она и добавляла: «Среди евреев тоже есть свои проходимцы, но нельзя забывать обо всех великих людях еврейского происхождения, которым принадлежат такие огромные достижения в области науки и культуры» [1110] Там же, 180 (14 марта 1933 г.). .

Однако вскоре после бойкота еврейских магазинов 1 апреля 1933 года и сопутствующей массовой пропаганды она начала говорить по-другому. «Эпоха, в которой мы сейчас живем, — писала она своей дочери в случайном пророческом озарении 6 апреля 1933 года, — будет объективно оценена только нашими потомками». Она продолжала: «Вокруг нас вершится мировая история. Но мировая история вращается вокруг судьбы одного человека, и именно это формирует нашу эпоху, которая так чиста и возвышенна в своей цели, и так трудна, потому что наряду с испытываемой нами радостью мы также ощущаем сочувствие судьбе отдельного человека. Это относится и к судьбе отдельного еврея, но не меняет мнения по еврейскому вопросу по существу. Еврейский вопрос имеет мировое значение, как и коммунизм, и если Гитлер намерен решить его так же, как и вопрос коммунизма, и его цель будет достигнута, то, наверное, однажды Германии станут завидовать» [1111] Там же, 189 (6 апреля 1933 г.). .

Она считала бойкот оправданным, учитывая «кампанию клеветы против Германии», которая, по словам режима, была организована марксистами и евреями за границей. Все рассказы о жестокостях против евреев в Германии были «голой выдумкой», резко объявляла она своей дочери в Голландии, следуя предписанию Геббельса придерживаться этой линии для всех, кто имел контакты с иностранцами. Она либо забыла те случаи, которые так шокировали ее всего три недели назад, либо сознательно решила не думать о них. Версальский мирный договор украл у Германии «возможность жить», напоминала она дочери: «Германия защищает себя тем оружием, которое у нее есть. То, что некоторым евреям указывают на дверь в юридической системе и медицине, правильно с экономической точки зрения, как бы сильно это ни ударяло по отдельным невинным гражданам». Она считала, разумеется ошибочно, что их число в соответствующих профессиях сокращается до процента, которое составляли евреи от всего населения (она не думала о том, что этот принцип не применялся к другим группам в немецком обществе, например, к протестантам, доля которых на руководящих постах была непропорционально выше, чем доля католиков). В любом случае, говорила она, демонстрируя, насколько глубоко нацистская пропаганда проникла в ее сознание в течение всего нескольких недель (возможно, потому, что она попала на благодатную почву скрытых предубеждений), евреям свойственно «коварство»: «Евреи желают править, а не служить». Ее муж Карл рассказывал истории об амбициях и продажности евреев, которые оправдывали чистки [1112] Там же, 189-90 (6 апреля 1933 г.). . К октябрю 1933 года она без усилий начала пользоваться нацистским языком в своих письмах, называя «Коричневую книгу» коммунистического фронта с описанием нацистских жестокостей работой «лживых еврейских клеветников» [1113] Там же, 216 (18 октября 1933 г.). .

Что касалось Карла, то для него достижением Третьего рейха была замена беспорядка и сумятицы порядком. «Когда национал-социалистическое правительство пришло к власти, — говорил он в приветственной речи нацистскому бургомистру Брауншвейга при его вступлении на свою должность 18 октября 1933 года, — оно столкнулось с хаосом». Ликвидация бесконечно дерущихся между собой политических партий веймарских лет проложила дорогу для систематического улучшения городской жизни. Кроме того, мы возродили чувство собственного достоинства Германии [1114] Там же, 212-13 (Braunschweigische Landeszeitung, 19 октября 1933 г.). . Когда беспорядок снова попытался поднять свою голову в конце июня 1934 года в виде мятежа Эрнста Рёма и его коричневорубашечников, Елизавета с облегчением вздохнула, увидев действия Гитлера. В отличие от дочери она не выражала никаких сомнений в оправданности убийств, совершаемых по приказам Гитлера. «Ты чувствуешь себя абсолютно незначительным перед лицом величия, правдивости и открытости такого человека», — писала она [1115] Там же, 236 (14 июля 1934 г.); также письмо ее дочери от 7 июля на той же странице. . После этих событий родственникам было больше не о чем говорить в отношении политики. Их внимание обратилось на собственные заботы в связи с рождением внуков и на сына Карла и Елизаветы Эберхарда, который собирался поступать в докторантуру с консервативным пронацистским юристом Вальтером Йеллинеком в Гейдельберге, однако после обширного обсуждения Йеллинек внезапно исчез из переписки: оказалось, что он был евреем и поэтому потерял свою работу [1116] Evans, The Coming of the Third Reich, 425. .

Эберхард прошел вневойсковую подготовку в СА, отслужил в армии и после этого поступил на работу в Министерство экономики в качестве младшего чиновника, вступив в нацистскую партию 29 ноября 1937 года. Семейный интерес к политике не возродился. Нацистская Германия предложила Гебенслебенам стабильность, о которой они мечтали, некоторый возврат к нормальному положению вещей после волнений веймарского периода. По сравнению с этим незначительные сомнения и жалобы о том, как это было сделано, казались несущественными, едва ли стоившими внимания. Поражение коммунизма, преодоление политического кризиса, восстановление национальной гордости — именно этого жаждали Гебенслебены. Все остальное они игнорировали, оправдывали либо незаметно принимали, поддаваясь постоянному вдалбливанию идей в головы народа со стороны пропагандистского аппарата Третьего рейха. Конформизм семей среднего класса вроде Гебенслебенов был куплен за иллюзии, которые будут грубо разрушены после 1939 года, Карл и Елизавета не дожили до этого момента. Карл умер в день выхода на пенсию 1 февраля 1936 года от сердечного приступа, а его вдова последовала за ним 23 декабря 1937 года. Карьера Эберхарда на государственной службе продлилась недолго: в 1939 году он был призван в армию [1117] Kaishoven, Ich denk, 17-31. Нет причин полагать, что в семье перестали говорить о политике в своих письмах из страха перед возможностью их вскрытия в гестапо, хотя такая возможность имеется. .