Ричард Эванс - Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Несмотря на все препятствия, после погрома и арестов наблюдался резкий всплеск еврейской эмиграции из Германии. Объятые паникой евреи наводняли иностранные посольства и консульства, в отчаянии пытаясь получить въездную визу. Число тех, кому повезло, практически невозможно указать наверняка, однако, по собственным данным еврейских организаций, в конце 1937 года в Германии все еще проживало около 324 000 иудеев, а в конце 1938 года их было 269 000. К маю 1939 года эта цифра снова упала ниже 188 000 и до 164 000 к началу войны в сентябре 1939 года. По официальной переписи населения, проведенной в то время, в Германии оставалось 233 646 еврея. Из них 213 930 принадлежали иудейской вере, и, соответственно, около 20 000 евреев были католиками. Примерно 26 000 человек от общего числа были иностранными евреями, однако, по официальным данным, в «старом рейхе» к тому времени оставалось около 207 000 немецких евреев, из них около 187 000 практиковали иудейство. Таким образом, цифры, предоставленные еврейскими организациями, были примерно верны, поскольку численность евреев-христиан и иностранных евреев более или менее была равна [1410] Не учитывая Австрию и Судеты, после добавления которых цифра увеличилась до 330 539 (Statistisches Jahrbuch fur das deutsche Reich, 59 (1941/42), 27: «Die Juden und jüdischen Mischlinge in den Reichsteilen und nach Gemeindegrossenklassen 1939»). .

Согласно одному исследованию, из Германии за десять месяцев с 10 ноября 1938 года по 1 сентября 1939 года уехало примерно 115 000 евреев, а в целом с момента захвата нацистами власти число беженцев составило 400 000 человек. Теперь большинство бежало в страны за пределами континентальной Европы. 132 000 уехали в США, около 60 000 в Палестину, 40 000 в Великобританию, по 10 000 в Бразилию и Аргентину, 7000 в Австралию, 5000 в Южную Африку и 9000 в свободный порт Шанхай, который оставался неожиданно удобным убежищем вплоть до войны. Многие другие немцы, попадавшие в категорию евреев, даже несмотря на то, что они не практиковали иудаизм, присоединились к волне эмигрантов. Огромное число людей бежало в ужасе даже без паспортов и виз, из-за этого соседним странам пришлось организовать для них специальные лагеря. До погрома вопрос об эмиграции был темой постоянных и жарких споров между немецкими евреями, после него сомнений больше не оставалось. Режим больше не притворялся, утверждая, что евреи будут защищены законом, теперь любой нацистский активист или чиновник мог их эксплуатировать, избивать, арестовывать или убивать. Для многих евреев шок от погрома оказался слишком глубоким, он уничтожил последние еще остававшиеся иллюзии о том, что их патриотизм, служба на войне, навыки, образование или просто тот факт, что они были человеческими существами, защитит их от нацистов [1411] «Jüdische Bevölkerungsstatistik», in Benz (ed.), Die Juden, 733. Эти цифры получены вычитанием примерно 26 000 иностранных евреев из общей численности за каждый год по данным Ветцеля. Другие статистические данные см. в Konrad Kwiet, «То Leave or Not to Leave: The German Jews at the Crossroads», in Pehle (ed.), November 1938, 139-53. .

Уже на конференции в Эвиане стало очевидным, что нативисты и ксенофобы в ряде стран оказывали давление на свои правительства с целью прекратить еврейскую иммиграцию из Германии с целью сохранить свою родную культуру от «затопления» — весьма маловероятная перспектива, учитывая крайне незначительное число немецких евреев и даже отбросив в сторону другие соображения. Однако в то же время еврейские дети могли довольно легко влиться в культурную среду принимающих стран, а шок, испытанный миром после событий 9—10 ноября 1938 года, и последующее жуткое ухудшение ситуации с оставшимися евреями в Германии заставили организовать несколько программ по созданию для еврейских детей нового дома за границей. 1700 детей были отправлены в Голландию и более 9000 в Великобританию. Однако попытка протестантского и католического духовенства получить разрешение на въезд в США для 20 000 детей провалилась, столкнувшись с резким общественным недовольством. Билль о предоставлении такого убежища был отозван его автором, сенатором Робертом Ф. Вагнером, когда конгресс указал на то, что эти 20 000 мест должны быть выделены из существующих квот на иммиграцию, что означало бы отказ во въезде для 20 000 взрослых людей [1412] Wetzel, «Auswanderung», 423-5; Arthur D. Morse, While Six Million Died: A Chronicle of American Apathy (New York, 1967); David Wyman, Paper Walls: America and the Refugee Crisis, 1938 — 1941 (Amherst, Mass., 1968); Richard Breitman and Alan Kraut, American Refugee Policy and European Jewry, 1933 — 1945 (Bloomingtom 1987); см. также Irving Abella and Harold Troper, None Is Too Many: Canada and the Jews of Europe, 1933 — 1948 (Toronto, 1983). . Эмиграция становилась сложнее, чем когда-либо, по мере приближения войны: еще один пример все более иррациональной и противоречивой природы политики нацистского режима в более общем контексте.

Однако, как показывал опыт Виктора Клемперера, оставаться в Германии также было совсем не простым делом. По мере нагнетания антисемитской атмосферы весной и летом 1938 года Клемпереру приходилось сталкиваться с постоянными придирками местных властей по мелким вопросам строительства и обслуживания его дома и сада в Дёльцшене в пригороде Дрездена. В мае 1938 года нееврейская уборщица Клемпереров уволилась после того, как местные власти пригрозили уволить ее дочь, если та продолжила бы работать в их семье. Проживая за пределами города, Клемперерам удалось избежать насилия 9—10 ноября 1938 года, но 11 ноября двое полицейских провели тщательный обыск в их доме (якобы в поисках спрятанного оружия). На чердаке они нашли военную саблю Клемперера, и его арестовали. Хотя с ним обращались пристойно и отпустили через несколько часов, не предъявив обвинения, для него это стало серьезным шоком. Более сильный удар был нанесен тогда, когда Клемпереру, с прошлого года уже не имевшему доступа в читальный зал местной библиотеки, было официально запрещено входить внутрь здания вообще. По словам Клемперера, библиотекарь на абонементе плакал, выписывая запрет, и говорил, что хочет поубивать всех нацистов («не просто убить — пытать, пытать, пытать») [1413] Klemperer, I Shall Bear Witness, 241 (20 марта 1938 г.), 247 (23 мая 1938 г.), 251 (12 июля 1938 г.), 252-3 (10 августа 1938 г.), 263-4 (27 ноября 1938 г.), 266 (3 декабря 1938 г.). . Резкое ускорение принятия антисемитских законов после погрома привело к появлению новых ограничений в других областях жизни Клемперера. 6 декабря 1938 года он упомянул о новом указе Гиммлера об отзыве водительских лицензий у всех евреев и запрете на посещение общественных кинотеатров. Не имея возможности продолжать свои исследования французской литературы XVIII века из-за запрета на посещение библиотеки, Клемперер теперь оказался лишен двух своих основных хобби. Он получил огромный счет из налогового управления после погрома и боялся, что его дом скоро конфискуют. Дальнейшие попытки эмигрировать ни к чему не привели, хотя его друзья и знакомые покидали страну во все больших количествах. Прирожденный писатель, Клемперер теперь принялся за свои мемуары, и записи в дневнике стали еще более объемными. Он не изменил своего убеждения, что немецкие евреи в первую очередь были немцами и уже потом евреями, и продолжал считать сионизм не многим лучшей альтернативой нацизму. Однако жизнь быстро становилась все более сложной, и в будущем он видел только еще большие беды [1414] Там же, 267-8 (6 декабря 1938 г.), 269 (15 декабря 1938 г.), 279 (10 января 1939 г.). См. также Susanne Heim, «The German-Jewish Relationship in the Diaries of Victor Klemperer», in Bankier (ed.), Probing, 312-25; более общее описание см. в Meynert, Was vor der «Endlosung» geschah, 223-9. .