Николай Белан - Эпицентр

Как понять? Как объяснить? Можно ли найти слова?.. Вопросы эти и им подобные сопровождали все беспрецедентно многочисленные для нашей печати публикации, посвященные трагедии, случившейся в Закавказье. Они звучали вместе с подробными информациями о погибших, о милосердии, об успехах в организации помощи и о просчетах в ее организации, о самоотверженности, героизме, благородстве и о низости человеческой, об уроках этой непостижимой трагедии.

Казалось бы, все уже сказано. Но вопросы эти, будучи неразрешенными, стоят, и по мере утихания разговоров, стирания в памяти подробностей, их наполнявших и как бы заземлявших, они словно отрываются от почвы, повисают в пространстве и стоят перед глазами, не давая покоя уму и сердцу.

И это не случайно. Ибо в самой их постановке: как понять? как объяснить? можно ли найти слова? — совершенно ясно видно, что знаки вопроса имеют чисто риторическое значение и за всем этим совершенно очевидно слышится, что ни понять, ни объяснить, ни найти настоящие слова — невозможно. Не случайно, что и многочисленные репортеры, и люди, владеющие художественным словом, в скоротечных отчетах на событие поспешно уходили в описание подробностей происшествия, лишь «отметившись» на главном, удовлетворившись только постановкой главных вопросов.

Надеемся ли мы, обращаясь к читателю уже спустя значительное время после трагедии, когда проходит шоковое состояние и острая боль сердца постепенно переходит в мучительную работу сознания, надеемся ли мы найти четкие ответы на эти тяжкие вопросы? Такая надежда была бы слишком наивной. Но и сама невозможность найти окончательные ответы, непостижимость того, к чему обращаем мы взоры свои, не есть ли это вернейшее доказательство истинности пути нашего разума и сердца?

Я узнал о землетрясении в Армении так же, видимо, как и большинство нашего народа, вечером 7 декабря из программы «Время». И видимо, так же, как большинство, поначалу не осознал всего ужаса произошедшего. Причин к тому много. И прежде всего, настолько велико было впечатление события, случившегося накануне, что оно как бы заполнило собой все и некуда было уже поместиться новому впечатлению.

Наконец то, о чем мы давно думали, но в чем решались признаваться лишь себе или в крайнем случае самым близким друзьям, свершилось: с трибуны международного форума официально провозглашено об окончании исторической эпохи, в которой всякое передовое так или иначе связывалось с необходимостью идти «на бой кровавый» и в которой «авангардом человечества» считалось, что новый мир можно построить лишь предварительно разрушив «до основанья» мир предшествующий, определяемый не более, как «предыстория человечества». Особенно важно, что провозглашено это было политическим лидером той страны, где такие идеи, казалось, были привиты наиболее устойчиво.

Одним из самых достоверных подтверждений праведности произнесенных с трибуны накануне армянского землетрясения слов было то, что теперь не только изначальная нравственность души отдельного человека, но и сама природа, надвинув над нами тени грядущих катастроф, заявила о своем нежелании более терпеть миропорядок, в котором разрушению отводится приоритетное место на шкале моральных ценностей. Разумеется, не надо думать, что я пытаюсь провести какую-то связь между предостережениями, прозвучавшими 6 декабря в Нью-Йорке, и колебаниями земной коры на следующий день в Армении. Разумеется, что здесь речь может идти только о случайном совпадении. Как и потрясающее обращение накануне землетрясения католикоса Вазгена I к верующим армянам в связи с очередным обострением межнациональных отношений, обращение, проникнутое сознанием надвигающегося проклятия. Не чем иным, как случайным совпадением, нельзя объяснить, что именно накануне землетрясения, 6 декабря, республиканская газета «Коммунист» опубликовала статью под названием «Беда не застанет врасплох», в которой с большим воодушевлением рассказывается о мерах, принятых мексиканским правительством по ликвидации последствий землетрясения в Мехико, высказываются критические соображения по поводу качества строительных работ в Мексике, говорится о способности служб своевременно предупредить население перед разгулом подземной стихии.

Все эти, без сомнения, случайные совпадения по прошествии времени видятся как закономерно взаимосвязанные. Но это видение уже не является, не может быть случайным. Все наиболее острые проблемы современности: экологические и социально-политические, экономические и нравственные, всевозможные противоречия — между необходимостью национального возрождения и совершенствованием интернационального сотрудничества, между всевозрастающей опасностью мировых катастроф и атмосферой беспечности и бездеятельности по предотвращению трагедий со стороны большинства человечества, между необходимостью поддержания стабильности в современном мире и потребностью решительного сокращения вооруженных сил и т. д., и т. п. — все они в самых грандиозных событиях мирового значения имеют свое проявление, тесно переплетаются, стягиваются в тугие узлы, в которых отдельные проблемы бывают уже неразличимы. В 1988 году таким событием, в котором проявились все характерные черты современного мира, и стал кавказский узел.

…Когда, получив задание, я вылетел в Армению, масштабы трагедии уже были известны. По всей стране, по всему миру катились волны всенародной поддержки и помощи. Что произошло в Армении, можно было понять и почувствовать не только из телевизионных и газетных репортажей — масштабы трагедии были видны в глазах солдат-отпускников, призванных из Спитака и Ленинакана, которые поднимались на борт самолета военно-транспортной авиации в подмосковном аэропорту. Масштабы трагедии были видны уже по тому, что на борт меня допустили без всяких, обычно непременных в авиации, формальностей и проверок; по тому, как спешно был загружен самолет самым разнообразным грузом, как пассажиры — офицеры, солдаты, студенты — под руководством штурмана набросили на груз крепежную сетку, закрепили ее и сами разместились сверху, на этой груде вещей, после чего грузовой отсек стал похожим не на авиационное помещение, а на крестьянскую телегу, груженную копной сена. Да и вообще во всем присутствовала какая-то крестьянская степенная деловитость, которая глубоко и, возможно, навсегда укоренена в русском народе и которая просыпается в нем в самые ответственные, самые трудные моменты, хотя бы этот народ уже и не занимался крестьянским трудом в четвертом поколении.