Владимир Владимиров - Джемс Кук

Георг Форстер думает, что если бы страна принадлежала республике Соединенных провинций, то достигла бы изобилия и расцвета, чего не может быть при настоящем ее положении:

«Купеческая Компания находит больше выгоды самой владеть землей и прикрепить к ней колониста из опасения, чтобы он не стал слишком богат и слишком силен».

Туземцы-готтентоты ушли в глубь страны. О них знают мало и мало ими интересуются. Племена бушменов, кочующих поблизости, полудиких, живут охотой и кражами. Колонисты не дают им права иметь скот, в изобилии пасущийся на необъятных лугах. Это не люда, полуживотные, годные для работы. Голодный дикарь охотно идет к фермеру-колонисту и становится рабом, вьючным животным, сторожевым псом, охраняющим стадо, даровой рабочей силой. Вся жизнь колонии вертится вокруг торговли вином и хлебом, экспортируемым в Батавию и Европу. Голландский купец — король Капштадта: он регулирует рыночные цены, то есть всю жизнь области.

Малайцы, бенгальцы, негры, готтентоты, жители знойных островов и холодных гор должны повиноваться «мирному» завоевателю, отнявшему их родные земли. Против пушек и ружей «цивилизованных» европейцев бессилен деревянный щит туземца. Голландские купцы перенесли в Капштадт и свои кирпичные дома и каналы, обсаженные деревьями, перенесли и нетерпимость к чужой вере. Лютеранским священникам запрещено совершать богослужение, отправляемое случайно датскими и шведскими священниками, приезжающими с кораблями. А до веры и обычаев работ никому нет дела, это пустяк, о котором и думать нечего.

Пока натуралисты объезжают окрестности, охотятся за птицами, ловят змей и ящериц, пока Ходже пишет виды города и мыса, офицеры развлекаются констанским вином и услужливыми колонистками. Кук с утра до вечера следит за работами в доке, за питанием экипажа, за подвозом продовольствия. Отдых заключался в визитах официальным лицам и крупным купцам, развлекавшим иностранного капитана вечерами, танцами и игрой на лютнях, в чем их жены и дочери были мастерицы, прогулками в красивых садах и обильными ужинами с чудесными винами лоз, привезенных когда-то из Персии, Бургундии и Мадейры. Но и визиты делались, главным образом, с целью ускорить отъезд: от всех этих лиц зависели и починка кораблей и подвоз продовольствия.

За три недели, проведенные на берегу в домашней обстановке гостеприимного Брандта, Кук еще больше сошелся со своими спутниками. Ученые, стоявшие значительно выше его по образованию, чувствовали необыкновенную силу его способностей, невероятную интуицию в вопросах науки. Он точно, кратко и ярко выражал свою мысль, знания, приобретенные чтением и опытом, были глубоки и основательны. Деревенский мальчишка, чумазый юнга с угольщика вырастал в большого человека.

Кук сжился с Форстером-отцом, и, несмотря на «чудачества» профессора, между ними ни разу не произошло никаких столкновений. Видимо обоюдная вспыльчивость обезруживала их, а быстрая отходчивость и обаятельная доброта Кука побеждала неуживчивого ученого. Любовь к науке мирила их окончательно и делала друзьями. Когда Форстер встретил в Капштадте доктора Спармана, ученика знаменитого Линнея, он уговорил Кука взять его с собой. Спарман был швед, и Кук вначале упорно отказывался взять на борт подданного иностранного государства.

«Господин Форстер… полагая, что он ему будет чрезвычайно полезен во время путешествия, настоятельно просил меня, убеждая взять на борт этого иностранца. Я согласился наконец, и он отправился с нами, чтобы помогать господину Форстеру в его работе…»

Двадцать второго ноября, в три часа пополудни корабли снялись с якоря. Гулко пронесся над бухтой пушечный салют. К вечеру вышли в открытое море, встретившее ветром и дождем.

Это обычная таблица пути изо дня в день. Одна из страниц первой книги о море, где не был еще ни один корабль. Море, может быть разделяющее мир известный от нового, чудесного, громадного.

Четыре дня проходят спокойно. Альбатросы плывут за кораблем. Жадно бросается белая птица на выброшенный удочкой кусок мяса и трепещущим тяжелым комком повисает на лесе.

Кук предусмотрительно раздает матросам теплую одежду, запрещает мыться пресной водой, ставит часового у водяного бака, приказывает пустить в ход Ирвингову дистилляционную машину. Условия плавания в этих широтах никому неизвестны. Надо быть готовым ко всяким неожиданностям. Первые спокойные строчки таблицы не могли усыпить настороженность опытного морехода. «Хороший бриз» перейдет в мертвый штиль или бурю.

Не прошло и суток, как опасения сбылись: налетела буря с дождем и градом и начала трепать корабль. На палубах, в каютах, в трюмах творилось «невероятное: с грохотом летали бочки, бутылки, вдребезги разбивалась посуда. Волны яростно обливали, подбрасывали, кидали в бездну, снова подхватывали и несли куда-то далеко на восток, от намеченного пути. Ветер стонал, свистел, выл.

Беспомощной щепкой носило корабль по клокочущей воде. Стаи буревестников с криками носились в воздухе, точно согнанные ветром, точно жадно ждущие кровавой поживы. В этот шум врывался вопль из трюма: овцы, свиньи и гуси умирали в давке и тьме. Еле держась на ногах, люди дрогли от холода в дожде и ветре. Беспомощные фонари гасило и вырывало из рук.

В одну из ночей в шкиперский магазин на носу хлынула вода. В темноте не могли сразу найти течь. Принялись откачивать насосами. «Все, — пишет Георг Форстер, — были полны ужаса, увеличивавшегося темнотой ночи».

…«Ветер повернул на 3 и Ю-3,—записал Кук, — и 29-го, установившись на З-С-З, усилился и перешел в бурю, продолжавшуюся с небольшими интервалами умеренной погоды до 6 декабря, когда мы находились на 48°41′ юж. ш. и 18°24′ вост. д.».

В общей суете капитан неизменно спокоен. Слова команды звучат строго и уверенно. Озябшие матросы получают лишнюю порцию вина и пива. Больше всего огорчает Кука потеря скота: это грозит сокращением мясной пищи.

Седьмого декабря увидали пингвинов, десятого — первую ледяную гору. Образование этих ледяных гор вызывало различные предположения и споры. «Когда мы встретили этот первый лед, — пишет Георг Форстер, — у нас могли быть только догадки об его образовании; но после того, как мы объехали вокруг света, не найдя южного материка, в существование коего верили в Европе, нам кажется правдоподобным, что этот лед образуется в море: эта мысль тем более разумна, что после многих вполне законченных опытов, знают, что соленая вода может замерзать». Таково было мнение большинства ученых, сохранявшееся еще много лет.