Анри Дюнан - Воспоминание о битве при Сольферино

«Нас точно ветром несло, — образно говорил мне совсем еще молодой солдат линейного полка, пытаясь объяснить азарт, с которым его товарищи бросались в схватку. — Пахнет порохом, пушки палят, барабаны бьют, трубы гудят — все это увлекает и возбуждает!» В этой борьбе действительно каждый человек дрался, точно исход дела зависел лично от него.

Унтер-офицеры французской армии отличаются какой-то особой отвагой и храбростью. Препятствий для них не существует, и они всегда бросаются в самые опасные места, увлекая за собой солдат, будто спешат на праздник. Пожалуй, этим отчасти объясняется превосходство французской армии над армиями других великих держав.

Войска императора Франца-Иосифа отступили. Армия графа Вимпфена первой получила приказ начинать отход — еще до того, как маршал Канробер пустил вход все свои силы. Армия графа Шлика, несмотря на стойкость графа Стадиона, слабо поддерживаемая лейтенант-фельдмаршалами Клам-Галласом и Цобелем, за исключением принца де Гессе была вынуждена оставить все свои позиции, превращенные австрийцами в настоящие крепости.

Солнце вдруг скрылось, и густые тучи заволокли небо; поднялся страшный ветер, ломающий деревья и разносящий ветви и листья по воздуху; холодный проливной дождь потоками льется на сражающихся, и без того обессиленных голодом и усталостью. Порывы ветра поднимают столбы пыли, которая затрудняет видимость, и солдатам еще приходится бороться с бушующей стихией. Австрийцы, разбросанные бурей в разные стороны, собираются по команде офицеров. Но к пяти часам ожесточение борьбы с обеих сторон ослабевает из-за дождя, града, молний, грома и темноты, окутавшей поле сражения.

Во все время военных действий глава Габсбургского дома выказывал изумительное спокойствие и хладнокровие. Взятие Каврианы застало его с графом Шликом и его адъютантом принцем Нассауским на ближайшем холме Ла Мадонна делла Пьеве около церкви, окруженной кипарисами. Когда австрийский центр подался, а левый фланг потерял уже всякую надежду отбить позиции союзников, было решено общее отступление, и император в эту торжественную минуту должен был, примирясь с обстоятельствами, направиться к Вольте с частью своего штаба, а эрцгерцоги и наследный принц Тосканский удалились в Валеджо. Во многих местах немецкими войсками овладела настоящая паника, и некоторые полки вместо отступления обратились в бегство. Напрасно офицеры, сражавшиеся как львы, старались их удержать: уговоры, брань, побои — ничего не действовало. Ужас слишком силен, и эти солдаты, храбро воевавшие весь день, предпочитают побои и оскорбления и все равно бегут.

Отчаяние императора австрийского невообразимо: он вел себя геройски в течение всего дня под градом пуль и гранат, а теперь он не может удержаться от слез, видя это поражение. Вне себя от горя, он скачет навстречу беглецам, укоряя их в трусости. Успокоившись после этого проявления горячности, он молча окинул взглядом мрачную картину опустошения. Крупные слезы катились по его щекам, и он только по настоянию своих адъютантов согласился оставить Вольту и поехал в Валеджо.

Удрученные, озлобленные и отчаявшиеся, австрийские офицеры ищут смерти, но заставляют дорого заплатить за свою жизнь. Многие кончают самоубийством от горя и негодования, не в силах перенести это страшное поражение, но никто не возвращается в свой полк иначе, как залитый кровью врагов или своей собственной. Отдадим должное их смелости.

Император Наполеон в течение всего дня появлялся там, где его присутствие могло оказаться необходимым. В сопровождении маршала Вайана, начальника штаба армии, генерала Мартемпре, заместителя начальника штаба армии, графа Роге, графа Монтебелло, генерала Флери, князя Московского, полковников Рея и Робера, других военачальников и эскадрона гвардии, он постоянно направлял сражение, появляясь там, где всего труднее было преодолеть препятствия, не заботясь об опасности, которая постоянно грозила ему самому. У холма Фениль под бароном Ларре, его хирургом, была убита лошадь, и несколько гвардейцев, сопровождавших его, получили ранения. В Кавриане Наполеон занял дом, в котором в тот же день останавливался император австрийский и оттуда послал императрице телеграмму, извещающую о своей победе.

Французская армия расположилась на позициях, отвоеванных в тот день: гвардия заняла местность между Сольферино и Каврианой, оба первые корпуса заняли ближайшие к Сольферино холмы, третий корпус был в Ребекко, а четвертый — в Вольте.

Гуидиццоло до десяти часов вечера оставался занятым австрийцами, которые отступали под прикрытием фельдмаршала Вейгля с левого фланга и фельдмаршала Бенедека с правого. Последний до глубокой ночи отстаивал Поццоленго и прикрывал отход графов Стадиона и Клам-Галласа. Бригады Коллера и Гааля и полк Рейшаха вели себя очень достойно. Бригады Бранденштейна и Вуссина под командованием принца Гессенского направились в Вольту, где помогали переправе артиллерии через Минчо на Боргетто и Валеджо.

Разбредшихся австрийских солдат собирают и отправляют в Валеджо. Дороги запружены фурами с поклажей разных частей войск, артиллерийскими припасами и разборными мостами. Фуры теснят друг друга и опрокидываются, торопясь как можно быстрее добраться до Валеджо. Обозы удалось сохранить благодаря устройству паромных переправ. Первый транспорт легкораненых въезжал в это время в Виллафранку, затем были доставлены те, у кого были более тяжелые ранения, и их огромный наплыв продолжался всю эту печальную ночь. Врачи делали им перевязки, подкрепляли пищей и отправляли по железной дороге в Верону, где все было битком набито. Хотя армия при своем отступлении и увезла всех раненых, поместившихся в повозках и фургонах, сколько еще осталось несчастных на земле, орошенной их кровью!

К вечеру, когда сумерки спускались на поле кровавой битвы, не один французский офицер и солдат отыскивали тут друга, земляка или товарища. Если находили знакомого, опускались около него на колени, старались привести в чувство, пожимали руку, утирали кровь, перевязывали рану платком, но каплю воды достать бедному страдальцу было невозможно.

Сколько молчаливых слез было пролито в этот ужасный вечер, где не было места ложному самолюбию и прочим условностям!

Во время сражения передвижные лазареты были развернуты на фермах, в домах, в церквях, соседних монастырях и даже под открытым небом, в тени деревьев: тут делали перевязки раненным утром офицерам, потом унтер-офицерам и солдатам. Французские хирурги проявляли неутомимую самоотверженность, и многие в течение суток не отдыхали ни минуты. Двоим из них, работавшим в полевом лазарете доктора Мери, старшего врача гвардии, пришлось сделать так много ампутаций и перевязок, что они упали в обморок. В другом пункте один из докторов так измучился, что два солдата поддерживали ему руки, чтобы он мог продолжать работать.