Евгений Гонтмахер - Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Hale H. E. Patronal Politics: Eurasian Regime Dynamics in Comparative Perspective. Р. 87–88.

Pop-Eleches G., Robertson G. After the Revolution // Problems of Post-Communism. 2014. Vol. 61. № 4. Р. 3–22.

Mizsei K. The New East European Patronal States and the Rule-of-Law // Stubborn Structures: Reconceptualizing Post-Communist Regimes. Р. 531–610.

Skaaning S. - E. Political Regimes and Their Changes: A Conceptual Framework. Center on Democracy, Development, and the Rule of Law: Stanford University, 2006.

Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90‐х. Колл. монография / Под ред. Ю. Левады. М.: Мировой океан, 1993; пер. на нем. и франц. языки (1992; 1995). По материалам этого проекта Ю. Левада опубликовал в журнале Центра более 25 статей, собранных позднее в двух его книгах: «От мнений к пониманию» (М.: МШПИ, 2000) и «Ищем человека» (М.: Новое издательство, 2006). См. также: Гудков Л. Негативная идентичность. М.: Новое литературное обозрение, 2004; Он же . Абортивная модернизация. М.: РОССПЭН, 2012.

Она могла развертываться на самом разном социальном материале – от описаний «национального характера» до концепции конформизма «базовой личности», равно как и выявления разного рода отклонений от нее: функций маргиналов, девиантного поведения и т. п.

Правда, эта задача стала актуальной лишь после завершения основной фазы исследования и получения повторяющихся результатов, с одной стороны, и в связи с необходимостью осмыслить закономерности реверсного развития российского общества уже после реформ, с другой. Толчком к ее постановке стала роль, которую сыграли силовые структуры и их образовательные учреждения, оказавшиеся ресурсом регенерации тоталитарного сознания, «этики» коррумпированного режима.

Выводы исследования расходились с упованиями на быстрое завершение демократического транзита. Многие увидели в ней идеологически мотивированное или ресентиментное описание. Как и в большинстве подобных случаев, никакой предметной критики не последовало. Речь шла о ценностно мотивированном неприятии самого подхода. Ничего специфического в такой реакции нет. Ошибка ректификации или опредмечивания исследовательских конструкций характерна для тех стадий эволюции социальных наук, когда возникающие новые специальные внутридисциплинарные конструкции человека расходятся с обыденными представлениями о «целостности человека». Чтобы не описывать здесь возникающие типовые коллизии «common sense» и научного метода конституирования предмета исследования, отошлю читателя к давней работе Р. Дарендорфа «Homo sociologicus» (1957), вошедшей в его книгу «Pfade aus Utopia» (1967). В 2002 г. она была издана по-русски: Дарендорф Р. Тропы из утопии. Работы по теории и истории социологии. М.: Праксис, 2002. С. 174–290.

Каждая смена социологической парадигмы, предполагающая новые инструментальные понятия «человека», или социологической моды, например переход от структурного функционализма к «феноменологической», «гуманистической» социологии, этнометодологии в 1970–1980 гг., доминированию французского постмодернизма и глобалистской социальной инженерии, представляет собой ответ исследователей на ценностные и социальные напряжения в обществе, попытки их понятийной тематизации и проработки методами соответствующих дисциплин.

В разных обществах такого рода институты могут сильно различаться: например, РПЦ склонна отбирать для своих кадров не «религиозного виртуоза», мистика или глубоко верующего человека, а карьериста, циника, стукача и интригана. Тем более это касается таких сфер, как КГБ–ФСБ, МВД или прокуратура, судебная система и проч.

Причем движение такого рода не инициировалось сверху, а, напротив, шло снизу, из среды диссидентов, фрондирующих националистов, антисоветских верующих, православных почвенников, чьи идеи постепенно захватывали среднюю бюрократию, кадры КГБ, партийную номенклатуру и сегодня стали частью официальной идеологии государственного патриотизма. См., например, выступления генерал-лейтенанта КГБ–ФСБ Л. П. Решетникова, директора РИСИ (аналитического центра при президенте РФ): Решетников Л. П. Духовно-нравственные причины национальной катастрофы: уроки истории // Вестник МГУ. Серия 18. Социология и политология. 2011. № 2. С. 56–67.

«…фактор, структурирующий вертикально советское общество, – мера допущенности к властным привилегиям и сопутствующим им информационным, потребительским и пр. дефицитам» ( Левада Ю. Советский простой человек. С. 19).

«Простота» как характеристика «русских», получаемая в самоопределениях опрошенных россиян, – это вовсе не открытость миру и готовность к его принятию, а примитивность социального устройства, отсутствие посредников между государством и человеком ( Гудков Л. Этнические фобии в структуре национальной идентификации // Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. 1996. № 5. С. 22–27).

Гудков Л. Парадоксы социальной структуры в России // Вестник общественного мнения. 2016. № 1–2. С. 95–125. Тарифицированная система оплаты труда вне зависимости от его качества, сложности и производительности соединяется с обязательностью прохождения всеобщей службы в армии, тотальным охватом населения пропагандой (СМИ, учреждениями культуры) и, наконец, всеобщностью устрашения (карательной политической полицией).

Сознание превосходства (или своей исключительности) имело разные источники, исходило от разных исторических пластов культуры – православное сознание своей праведности (в отличие от католиков и протестантов) могло дополняться имперским высокомерием, а оно, в свою очередь, – коммунистическим миссионерством и гордостью первого пролетарского государства, а далее – населения сверхдержавы и т. п.

Ср. распределение ответов на вопрос: «Если говорить об образе жизни вашей семьи, какие цели вы, члены вашей семьи ставят перед собой?», который постоянно задается более двадцати лет, начиная с 1998 г. В среднем за это время доля ответов «Жить не хуже, чем большинство семей в моем городе, районе» составляет 55%, еще 18% выбирали вариант «Выжить, пусть на самом примитивном уровне существования». Другими словами, 73% ориентированы на самые простые модели и стратегии жизненного поведения. Жить лучше, чем другие («лучше, чем окружающие в моем городе» либо «так, как живет средняя семья в европейских странах»), намерены лишь от 12 (1998) до 26% (2017) и от 9 до 6% во втором случае. 2% хотели бы жить лучше, чем средняя семья в Европе или в Америке. – ОМ-2017, табл. 17.1

ОМ-2017, с. 90, табл. 9.2.11; о восприятии коррупции в высших эшелонах власти см.: ОМ-2019, с. 107–108, 106.