Юлия Кантор - Прибалтика. 1939–1945 гг. Война и память

Военный атташе при полпредстве СССР в Литве майор И. Коротких подтверждал эту информацию: «Заключенный нами пакт с Германией, естественно, вызвал много толков. Сразу же был поставлен вопрос о судьбе Прибалтики, в том числе и Литвы. У них возникли вопросы: «Не намечен ли раздел сфер влияния до границ 1914 года?» 33.

Не меньшую обеспокоенность советско-германские соглашения вызвали в Латвии и Эстонии. Глава советской дипломатической миссии в Эстонии К. Никитин сообщал: «Эстонцы распространяют слух, что у СССР с Германией существуют помимо отпечатанного договора тайные пункты, по которым они собираются разделить Польшу и Прибалтику» 34.

Аналогичные «слухи» циркулировали в Латвии, о чем латышский министр иностранных дел В. Мунтерс 2 сентября 1939 г. рассказывал во время аудиенции советскому полпреду И. Зотову. Глава внешнеполитического ведомства Латвии просил «для успокоения и создания правильности мнения» опубликовать специальное заявление ТАСС, опровергающее эти слухи, или хотя бы опубликовать в латвийской печати интервью советского полпреда, где были бы сделаны соответствующие заявления. Советский полпред в ответ посоветовал читать советские газеты с речью Молотова о ратификации советско-германского пакта 35. В последующие дни Мунтерс неоднократно встречался с Зотовым и настаивал на том, чтобы советская сторона сделала конкретное заявление о своих гарантиях балтийским странам. Зотов по-прежнему реагировал на эти просьбы в духе полученных из Москвы инструкций: вполне достаточно уже прозвучавших заявлений Сталина и Молотова, «мы стоим и будем стоять за мир, поддерживали и будем поддерживать добрососедские отношения со всеми странами, если они будут держаться тех же принципов к нам» 36.

Однако Латвии нужны были не абстрактные рассуждения о мире, а четкая позиция Москвы по отношению к Прибалтике, опровергающая слухи о разделе «сфер влияния». Естественно, советский полпред таких гарантий дать не мог, как не мог их дать и советский Наркомат иностранных дел. Зотов, по-видимому, уставший от бесцельных переговоров с латышским министром, в конце концов перестал скрывать свое явное раздражение за правилами дипломатического этикета и на очередную реплику «назойливого» Мунтерса, что надо все-таки что-то сделать для «успокоения масс», коротко бросил: «Успокаивать массы – ваше внутреннее дело» 37.

Анализируя ситуацию в Эстонии и Латвии, советские полпреды пришли к единому выводу: сложился благоприятный момент для давления на эти страны. Не последнюю роль в аргументации советских наблюдателей играли и экономические проблемы, с которыми столкнулись страны Балтии после начала войны в Европе. Зависимые от британского рынка и английского фунта стерлинга, экономики Латвии и Эстонии после вступления в войну Англии неизбежно оказались в кризисном состоянии. Первыми под угрозу остановки и, соответственно, массовых увольнений попали предприятия, работавшие на импортном сырье. Экономические трудности и реальная перспектива социальных потрясений заставили власти стран Балтии искать новые рынки и новых торговых партнеров. В этом смысле СССР воспринимался как хотя и вынужденная, но вполне приемлемая альтернатива Западной Европе. Обстановка войны вообще сузила возможности выбора для невоюющих стран, особенно стран «малых», всегда зависимых в той или иной степени от «больших» 38.

Кризисные явления в экономике балтийских стран также усиливались благодаря воздействию психологического фактора: охваченное паническими настроениями население бросилось скупать в магазинах все, что было. «В магазинах толкотня и давка, – описывал типичную для сентября 1939 г. картину К. Никитин. – Эстонская крона, имевшая обеспечение английским фунтом стерлингов, начала ежедневно терять в курсе. Что касается продуктов питания, то они поднялись гораздо больше. Правительство Пятса во всем этом увидело мрачных предвестников, а потому в первую очередь решило продлить еще на год “положение об усиленной охране”, а затем повысило цены на водку» 39. В этих условиях, считал советский полпред, вполне можно ожидать от эстонского правительства, что оно станет более сговорчивым.

В Латвии ситуация складывалась аналогичным образом. «В этот момент возможен и политический поворот, при условии некоторого давления на них [латышей], – писал полпред Зотов. – В силу невозможности выхода из экономического бедствия, кроме обращения за помощью в Советский Союз, нам кажется, необходимо перед удовлетворением их широкой просьбы попытаться сделать гласное политическое давление, обеспечивающее нашу заинтересованность. Добиться признания нашей заинтересованности, заключить пакт об экономической и военной взаимопомощи, добиться искоренения всякой пропаганды против СССР, упрочения широкой культурной связи и свободного допуска нашей прессы и литературы» 40.

То, что предлагал Зотов («добиться признания нашей заинтересованности»), по сути означало «открыть карты» относительно притязаний советской стороны на Прибалтику. Поэтому дипломат считал, что такие условия для правительства Латвии окажутся неприемлемыми. В таком случае, рассуждал он, «развяжутся оппозиционные силы против существующего строя, что не может не влиять на изменение внешнеполитической линии правительства и вплоть до замены его новым, способным принять нашу точку зрения» 41. От желаемого до действительного оставалось несколько шагов, которые и были сделаны.

Дальнейшие события показали, что латышское, эстонское и литовское правительства оказались «способными принять точку зрения» советской стороны. За жестким давлением со стороны НКИДа отчетливо просматривалось давление вовсе не дипломатическое – военное. Демонстрация военной силы во время переговоров советского руководства с лидерами стран Балтии отнюдь не была блефом. Угроза войны и легко прогнозируемого поражения превратилась в весомый аргумент, заставивший правительства балтийских стран в конце концов принять условия советской стороны.

В роли «опытного полигона», на котором проверялись возможности «сопротивления материала» и отрабатывались способы военно-дипломатического давления, выступила Эстония. 13 сентября 1939 г. в Москве начались советско-эстонские переговоры о заключении торгового соглашения. 17 сентября советские войска вошли в Польшу, в течение нескольких последующих дней дойдя по ее территории до линии, «прочерченной» пактом Молотова – Риббентропа. Это событие дало основание главе НКИДа перевести переговоры из экономической в гораздо более важную для Советского Союза политическую плоскость. В. Молотов предложил своему партнеру на переговорах министру иностранных дел Эстонии К. Сельтеру заключить военный союз или договор о взаимной помощи, недвусмысленно заявив, что СССР «требуется расширение системы своей безопасности, для чего ему необходим выход в Балтийское море» 42. Когда Сельтер попытался уклониться от обсуждения этой темы, ссылаясь на нейтралитет Эстонии, Молотов обошелся без эвфемизмов: «Прошу Вас, – обратился он к эстонскому министру, – не принуждайте нас применять силу в отношении Эстонии» 43. Этот колоритный вербальный пассаж в переводе с дипломатического языка означал ультиматум. Глава эстонского МИДа взял паузу.