Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

На пересечении идей народности и жертвенности рождалась концепция народа-гражданина, отстаивающего свою свободу в самостоятельной борьбе с внешним врагом. В листовках, вышедших из походной типографии сначала М.Б. Барклая де Толли, а затем М.И. Кутузова, крестьяне нередко именуются «сынами отечества», «почтенными гражданами», «честными поселянами» и т. п. Так, например, в одной из листовок Барклая крестьяне именуются как «истинные сыны отечества, верные подданные монарху своему и бесстрашные защитники собственности» [Бумаги, относящиеся… 1903, с. 246]. В «Известиях об армии. Главная квартира, село Леташевка» от 30 сентября 1812 г. говорится:

Крестьяне, горя любовию к родине, устраивают между собою ополчения. Случается, что несколько соседних селений ставят на возвышенных местах и колокольнях часовых, которые, завидя неприятеля, ударяют в набат. При сем знаке крестьяне собираются, нападают на неприятеля с отчаянием и не сходят с места битвы, не одержав конечной победы. Они во множестве убивают неприятелей, а взятых в плен доставляют к армии. Ежедневно приходят они в главную квартиру, прося убедительно огнестрельного оружия и патронов для защиты от врагов. Просьбы сих почтенных крестьян – истинных сынов отечества [курсив мой. – В. П .] – удовлетворяются по мере возможности, и их снабжают ружьями, пистолетами, порохом [Листовки Отечественной войны… 1962, с. 50–51].

Это отрывок не просто сообщает факты. В нем присутствует важная для гражданского сознания идея вооруженного народа, восходящая к просветительско-демократической идеологии XVIII в. «Освободительный смысл этой идеи ясен, – пишет Ю.М. Лотман. – Не случайно ее так энергично отстаивал Радищев. Революционная война, которую вела французская республика, а затем освободительные войны народов Европы против Наполеона (прежде всего испанского народа), одели эту идею плотью живых фактов и чрезвычайно способствовали ее популяризации в передовых кругах общества» [Лотман, 2002 а , с. 14]. К Радищеву явно восходит и наименование крестьян «истинными сынами отечества», а удар колокола как сигнал к народному собранию отсылает к Новгородской республике.

Такого рода обращение к крестьянам корреспондировало с известным утверждением «у рабов нет Отечества». «Рабы», защищающие свое отечество с оружием в руках, уже не рабы, а свободные граждане. По верному замечанию Ю.М. Лотмана, «постоянное подчеркивание участия крестьян в освобождении родины как бы уравнивало их в глазах известной части современников в гражданском отношении с другими сословиями и перерастало из проблемы военной в политическую» [Лотман, 1962, с. 227].

Для Ф. Глинки характерно представление, которое скоро станет центральным в исторических рассуждениях декабристов: русский народ исконно свободен. По законам мифа, не знающего временных перегородок, русский народ был свободным вплоть до нашествия Наполеона, который и явился узурпатором народных прав [93]. Поэтому победа над ним автоматически означает возвращение народной свободы. «Я предчувствую, – писал Ф. Глинка, – что будущее, рожденное счастливыми обстоятельствами настоящего, должно быть некоторым образом повторением прошедшего, оно должно возвратить нам свободу, за которую теперь, как и прежде, все ополчается» [Глинка, 1987, с. 23].

пелось в «солдатской песни» Ф. Глинки, сочиненной им под Смоленском в июле 1812 г.

В своей военной лирике Ф. Глинка, лишь в минимальной степени стилизуя народную речь и песенный размер, вкладывает в уста своих героев – простых воинов – гражданскую лексику с ярко выраженной политической семантикой. Так, например, раненный во время Бородинского сражения воин говорит мирным поселянам:

Таким образом, за антитезой «Наполеон – русский народ» отчетливо просматривается структура древнего тираноборческого мифа: тиран похищает народную свободу, и народ, ниспровергая его, возвращает ее себе [Одесский, Фельдман, 1997]. При этом народ мыслится не как совокупность простых людей, а как единое тело, как коллективная личность, или как организованное общество, отечество и т. д. [Кутузов, 1989, с. 313].

Идея народного восстания против тирана предполагала фигуру народного вождя, который сплотит народ вокруг идеи свободы и подаст сигнал к выступлению [Лотман, 1992]. В одном из номеров «Сына Отечества» преподаватель истории Царскосельского лицея Иван Кузьмич Кайданов опубликовал статью «Освобождение Швеции от тиранства Христиана II, короля датского», в которой речь шла о захвате шведского престола датским королем Христианом II в 1518 г. При этом сам захват описывается как заключение общественного договора: «Христиан II торжественно обещал даровать прощение всем Шведам, клялся не нарушать их прав, и без согласия Шведских Государственных чинов не требовать с них никаких податей. Стокгольм, поверив его клятвам и обещаниям, отворил ему врата и возложил на него корону» [Кайданов, 1812, с. 148–149]. Однако Христиан нарушает свою клятву, начинает преследовать шведов, отправляет «девяносто знаменитейших граждан» на казнь, далее казни следуют по всей Швеции. Против тирана восстает молодой Густав Ваза, сын одного из казненных в Стокгольме вельмож. Он наделен чертами народного трибуна. Его сближение с народом напоминает переодевание отряда Дениса Давыдова в народное платье: «Густав надеялся возбудить всех Далекарлийцев к великому предприятию, и дабы удобнее приобресть любовь и доверенность их, переоделся в их платье, обрезал себе волосы, надел круглую шляпу, и в таковом простом наряде и с топором в руках долго блуждал по горам и лесам. И наконец нанялся служить у одного крестьянина» [Там же, с. 153]. Народ Далекарлии отличается бедностью, простотой и мужеством. Он свободолюбив, и необходимо лишь направить его на борьбу за собственное освобождение. В Рождественский праздник Густав обращается на площади к народу с речью. «Его красноречие простое и величественное – подобно природе, его окружавшей, – воспламенило слушателей. Двести Далекарлийцев взяли оружие и последовали за ним» [Кайданов, 1812, с. 154]. Предприятие оканчивается успешно, и Густав становится избранным королем и основателем новой династии. Ситуация явно напоминала читателю окончания Смуты и воцарение Михаила Романова. Для усиления параллели между событиями в Швеции XVI в. и современностью Кайданов пускается в рассуждения о характере северных народов вообще, которые «менее всех способны переносить обиды и оскорбления, ими причиняемые. Они любят и ненавидят с одинаковою силою, умеют чувствовать благодеяния, оказываемые им; но никогда не прощают своим злодеям и нарушителям свободы и блаженства» [Там же, с. 148–151].