Марк Галеотти - Воры. История организованной преступности в России

Русские цари последовательно предпринимали попытки создать в стране четкий полицейский контроль. Но все они, от «Разбойной избы» Ивана Грозного [15] В 1571 году переименована в Разбойный приказ; J. L. H. Keep, «Bandits and the law in Muscovy», Slavonic & East European Review 35, 84 (1956). (годы правления 1533–1584) до подразделений городской и сельской полиции, сформированных Николаем I (годы правления 1825–1855), оказались недостаточными, и контроль государства над деревней всегда был минимальным: он сводился в основном к подавлению волнений и зависел от поддержки, в том числе вооруженной, со стороны местного дворянства. Полиция, как городская, так и сельская, была «реактивной» силой. Она страдала от нехватки людей и ресурсов, низкого уровня профессионализма и морального духа, высокой текучести кадров, повальной коррупции (что вполне объяснимо низкой зарплатой — меньше, чем у чернорабочего [16] Robert Abbott, «Police reform in the Russian province of Iaroslavl, 1856–1876», Slavic Review 32, 2 (1973), стр. 293. ) и отсутствия престижа. Более того, на полицейских возлагался целый ряд дополнительных обязанностей, отвлекавших от основной работы, от наблюдения за церковными богослужениями до организации армейского призыва. Стандартный свод полицейских обязанностей 1850-х годов достигал 400 страниц! [17] Речь идет об изданной в 1856 году «Памятной книге полицейских законов для чинов городской полиции» и вышедшей в 1857 году «Памятной книге полицейских законов для земской полиции».

Кроме того, полиция была столь же коррумпирована, сколь и многие другие государственные учреждения, — назовем это русской традицией. Рассказывают, что, когда модернизатор и строитель государства Петр I предложил вешать каждого, кто крадет деньги у государства, генерал-прокурор страны ответил, что тогда у царя вообще не останется чиновников, поскольку «мы все воруем, кто больше, кто меньше» [18] Donald Mackenzie Wallace, Russia (London: Cassell, 1905), том 2, стр. 14. . Это утверждение остается в силе и в XIX веке. Несмотря на официальные запреты, российские чиновники часто продолжали заниматься тем, что в Средние века называлось кормлением . Иными словами, подразумевалось, что они не будут жить на свою скромную зарплату, а будут компенсировать ее темными делишками и взятками [19] Этот вопрос изучается еще в нескольких работах, таких как Stephen Lovell, Alena Ledeneva and Andrei Rogachevskii (eds.), Bribery and Blat in Russia: Negotiating Reciprocity from the Middle Ages to the 1990s (Basingstoke: Macmillan, 2000), и особенно детально в статьях Vadim Volkov, «Patrimonialism versus rational bureaucracy»; Janet Hartley, «Bribery and justice in the provinces in the reign of Catherine II»; и Mark Galeotti, «“Who’s the boss, us or the law?” The corrupt art of governing Russia». . По легенде, царь Николай I сказал своему сыну: «Мне кажется, что во всей России только ты да я не воруем» [20] Валерий Чалидзе, Уголовная Россия (Нью-Йорк: Хроника, 1977), стр. 47 . Первое правительственное исследование проблемы коррупции было проведено лишь в 1856 году, и согласно его выводам, сумма менее 500 рублей вообще должна была считаться не взяткой, а лишь выражением благодарности [21] David Christian, « Vodka and corruption in Russia on the eve of Emancipation », Slavic Review 46, 3–4 (1987), стр. 472. . Для сравнения, в то время становой пристав уездной полиции получал 422 рубля в год [22] Robert Abbott, Police reform in Russia, 1858–1878 , докторская диссертация, Princeton University, 1971, стр. 26. . Дело усугублялось, если человек перешагивал границы «допустимой коррупции». К примеру, печальную известность обрел генерал-майор Рейнбот, московский градоначальник в 1905–1908 годах, использовавший свое служебное положение для вымогательства баснословных сумм, чем подавал опасный пример своим подчиненным [23] Robert Thurston, « Police and people in Moscow , 1906–1914», Russian Review 39, 3 (1980), стр. 334. . Двое купцов, дававших показания в ходе расследования против Рейнбота, заявили следующее:

Полиция брала взятки и раньше, однако действовала сравнительно скромно… На праздники люди приносили им подарки, кто что мог себе позволить, а полицейские принимали их и благодарили. После 1905 года все изменилось. Вымогательство развивалось постепенно, но, когда полицейские узнали, что их новый начальник, Рейнбот, и сам берет взятки, они перестали стесняться и принялись почти грабить людей [24] New York Times , 31 октября 1909 года. .

Сам Рейнбот был отстранен от должности на время расследования, но большинству коррумпированных полицейских чиновников удалось тихо лечь на дно. В итоге Рейнбот пострадал несильно: после рассмотрения дела специальным судом в 1911 году он был лишен титулов и привилегий; также ему был присужден штраф в размере около 27 000 рублей и тюремное заключение на 1 год. Штраф был символическим — по слухам, Рейнботу удалось прикарманить около 200 000 рублей; кроме того, царь Николай II сделал все, чтобы генерал не оказался в тюремной камере.

Мелкая коррупция была распространена в полиции повсеместно. Кто-то за мзду закрывал глаза на правонарушения, а кое-кто занимался откровенным вымогательством. Даже честные по сути служащие не гнушались преступать закон во имя «благого» дела — сфабриковать показания или использовать «кулачное право», чтобы преподать несчастному быстрый и эффективный урок. Они действовали по принципу «чем больше строгости, тем выше авторитет полиции» [25] «Вестник полиции», 22 сентября 1910 года. , однако авторитет этот не добавлял им ни уважения, ни престижа. Учитывая отсутствие поддержки как народа, так и государства, платившего мало, но дравшего три шкуры, неудивительно, что полицейские предпочитали обходить закон и набивать карманы всем, что плохо лежит.

В русской культуре и истории отражено немало форм крестьянского сопротивления властям, будь то государство или местные помещики, дворяне и чиновники. Широко известны спорадические взрывы насилия, то есть бунты, которые Пушкин назвал «бессмысленными и беспощадными» [27] Александр Пушкин, Капитанская дочка (М.: Неоклассик, АСТ Москва, 2008). . В разные эпохи Россия сталкивалась с масштабными мятежами, такими как восстание Емельяна Пугачева 1773–1774 годов или революция 1905 года, однако гораздо чаще происходили локальные акты насилия — когда пускали «красного петуха» (то есть устраивали пожар — «эффективное оружие социального контроля и выражения протеста как внутри общины, так против тех, кого считали чужаками» [28] Cathy Frierson, All Russia Is Burning! A Cultural History of Fire and Arson in Late Imperial Russia (Seattle: University of Washington Press, 2004), стр. 100. ) или устраивали расправу над преступниками.

На практике контроль в России осуществлялся не полицией, а крестьянскими кулаками и помещичьими кнутами. Даже начальник полувоенных жандармских формирований в 1874 году полагал, что у полиции на местах «не имелось никакой возможности организовать сколь-нибудь достаточное наблюдение во всех густонаселенных районах в промышленных центрах», так что полицейские оставались лишь «пассивными наблюдателями за совершавшимися там преступлениями» [29] Daniel Brower, The Russian City between Tradition and Modernity, 1850–1900 (Berkeley: University of California Press, 1990), стр. 196. . На деле порядок на селе осуществлялся с помощью самосуда, своеобразного суда Линча, когда общины применяли в отношении преступников собственный моральный кодекс, невзирая на законы государства, а то и в их нарушение. Эта тема была глубоко изучена Кэти Фрирсон, которая пришла к выводу, что, в противовес мнению полицейских и чиновников того времени, самосуд представлял собой не бездумное насилие, а процесс со своей логикой и принципами [30] Cathy Frierson, « Crime and punishment in the Russian village: rural concepts of criminality at the end of the nineteenth century », Slavic Review 46, 1 (1987). . Прежде всего эта крайне жестокая форма социального контроля была направлена на защиту интересов общины: особенно суровым было наказание за преступления, угрожавшие выживанию или социальному порядку деревни. К таким преступлениям относилась, помимо прочего, кража лошадей, угрожавшая самому будущему деревни и лишавшая ее будущих поколений скота, средств передвижения и, конечно же, мяса и шкуры. Как правило, конокрады карались болезненной и мучительной смертью. К примеру, у одного вора сначала содрали кожу с рук и ног, а затем изрубили ему топорами голову [31] Чалидзе, Уголовная Россия, стр. 26. , а другого избили до полусмерти, а затем бросили на землю под копыта лошади, которая и нанесла смертельный «удар милосердия» [32] Frierson, Crime and punishment in the Russian village , стр. 65. .