Адель Алексеева - Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории

В 1654 году боярин Василий Борисович Шереметев принял участие в русско-польской войне. Он командовал корпусом (около 7 тысяч человек) на южнорусской границе… Вскоре он получил от царя приказ выступить из Белгорода на Украину, чтобы соединиться с полками украинского гетмана Богдана Хмельницкого длясовместной борьбы с поляками. Вот что читаем в словаре Брокгауза и Ефрона:

«Во время начавшейся войны на юго-западных рубежах России Шереметев соединился с 25-тысячным украинским войском. Два месяца боролся с 70-тысячным польско-татарским войском».

Эта кампания была неудачной для русских. Несмотря на заключенное перемирие, Василий Борисович в качестве заложника был отправлен к татарам.

Сами неприятели удивлялись доблести Шереметева. Под Любарой русские потерпели урон, но он в полном порядке отступил в Чудново, за что его прославляли как в польских, так и во французских источниках.

Шереметев сел в карету, запряженную шестеркой великолепных лошадей. За ним следовали пять телег с поклажей и одиннадцать слуг, а далее ехали на повозках сто человек, особо преданных Шереметеву и решивших остаться с ним в плену. Пленника охранял конвой из трехсот татарских всадников. В течение семи недель крымские татары везли Шереметева по степи. Крымцы, опасавшиеся преследования, ехали окольными путями.

Наконец он был доставлен в Бахчисарай, где его принял хан Мехмед Герей.

Здесь Василию Борисовичу пришлось столкнуться с восточным коварством: его лишили всех слуг и отправили в крепость Чуфут-Кале. Это голое место, высокое плоскогорье, в котором проделано некоторое подобие пещер-камер. По ночам царит ледяной холод, а днем – душная жара. В переводе с еврейского (или караимского) Чуфут-Кале означает «твердая крепость».

Тем временем до царя Алексея Михайловича дошла весть о пленении его верного слуги, и он решил все предпринять и выкупить Шереметева. Речь шла о больших деньгах. Василий Борисович не хотел царских трат. Он писал царю и только жаловался на разлуку с любимой женой и горести: «И от того разорения женишка моя и сынишка и бедная моя дочеришка голодны и живут без меня с великой нужею: хлеб и дрова покупают дорогой ценой и от того одолжяли… А сынишка моя человеченка молодой и бессемеен и пуст, родителей старых никово нет, а и есть свои, и оне не добры, теснят сынишка моего деревенской теснотой без меня, видя мой упадок великий и одиночество».

Плененный Шереметев то ждал вестей с родины, то отчаивался и впадал в тоску, терял последнюю веру. А переговоры с царем длились и длились, и годы шли за годами.

Обещали, что как получат письмо царское, так дадут ему волю. Снова Мехмед Герай возил пленника по тряским дорогам – однажды ехали «более пятисот верст в телеге, в кандалах; и многие реки вплавь, в телеге, на арканах волочили и дорогой замучили было до смерти». Ширинские беи бросились в погоню за ханом и настигли его за рекой Кубанью. Хотели убить Шереметева, чтобы он никому не достался, но беи их отговорили и убедили вернуть знатного пленника.

В. Б. Шереметева доставили обратно в Крым. По ханскому приказу он вновь был заключен в темницу Чуфут-Кале.

Просидеть в такой мрачной тюрьме месяц, год – куда ни шло, но Василий Шереметев провел там… 20 лет.

Были дни, когда всходило солнце и до самого вечера нещадно палило, и так целый месяц. А потом наступали осенние ветреные дни – и выдувало из темницы остатки тепла.

Одиночество – время раздумий, воспоминаний. Должно быть, в мыслях Шереметева всплывали повести о Батыевых временах, о Михаиле Черниговском – от него требовали отказаться от православной веры. Мало того – требовали, чтобы князь, прежде чем предстать перед очи Батыевы, прыгал через костер (по их обычаю), а потом поклонялся кустам, дереву, идолам. Если пленник упрямился, требовали слугу, и тот говорил: «Как посмел ты повелениям моим пренебречь? Теперь выбирай: или прыгать через огонь и кланяться моим богам, и тогда останешься жив и получишь княжение – или злой смертью умрешь».

От тоски и печали, от несмолкаемых криков Шереметев затыкал уши, но голоса с минаретов пронзали от раннего утра до поздних закатов. Чтобы заглушить их, Василий Борисович пел песни – от русских делалось еще тоскливее, а хохлацкие немного утешали.

Изредка удавалось послать весточку в Москву. Ничего не поделаешь, приходилось жаловаться. Один хан сменил другого. Несмотря на высокое положение, пленника содержали в нечеловеческих условиях.

Шереметев писал царю Алексею Михайловичу: «Хан мучил меня, никого так никто не мучает, которые есть государевы люди у мурз, у аг, и у черных татар. Кандалы на мне больше полпуда; четыре года беспрестанно я заперт в палату, окна заделаны каменьями, оставлено только одно окно. На двор из избы пяди не бывал я шесть лет и нужу всякую исполняю в избе: и от духу, и от нужи, и от тесноты больше оцынжал, и зубы от цынги повыпадали, и от головных болезней вижу мало, а от кандалов обезножел, да и голоден».

Наконец в 1682 году, через 20 лет, Шереметева отпустили. Он вернулся к семье, к своим сродникам.

21 апреля 1682 года тяжело больной Василий Борисович составил духовное завещание, а через три дня, 24 апреля, скончался. За время неволи его жена и сын Иван умерли. Наследство он оставил своему двоюродному брату – боярину Петру Васильевичу Большому Шереметеву и его старшему сыну – боярину и будущему графу Борису Петровичу Шереметеву.

Рассказы о своем предке Борис Петрович, будущий фельдмаршал, впитал, и они стали частью его судьбы, характера и поступков и, конечно, добавили мудрости.

Не зря историк Н. Г. Устрялов назвал Шереметевых «мужами войны и совета».

Однако они не были и фанатиками. Описана такая сцена. Однажды Матвей Васильевич Шереметев повстречал протопопа Аввакума, и тот выразил возмущение, что он без усов и бороды. Что же, новшества Шереметевы тоже принимали без особого упорства. Оттого-то и фельдмаршал Борис Петрович станет помощником великого Петра. А борода, язык, платье? Что ж, не в том главное…

Они умели отделить зерна от плевел, прибегнуть и к дипломатии (кстати, они никогда не были масонами). Но умели хранить верность отечеству, царю и роду. Вся история Василия Борисовича, конечно, перешла к его потомкам и прежде всего к герою следующей части – Борису Петровичу Шереметеву.