Владимир Фромер - Солнце в крови. Том первый

— Что ты делаешь? — говорили Пересу друзья. — Зачем ты преподносишь ему на блюдечке все свои достижения? Ты вовсе не должен выполнять соглашение о ротации, достигнутое под давлением обстоятельств. Откажись от этой нелепости, назначь, перевыборы. Народ поймет и поддержит тебя.

— Я дал слово, — отвечал Перес, — и сдержу его, хоть и понимаю, что для страны было бы лучше, будь я не столь щепетилен.

Выборы 1988 года дали блоку левых 39 мандатов, а Ликуду — 40. Теперь уже никто не говорил: «Ну что ж, бывает…»

Даже в ближайшем окружении Переса стали понимать, что закономерность — это повторяющаяся случайность.

Перес же вновь впрягся в колесницу национального единства. С той только разницей, что победивший Шамир занял кресло премьера на все четыре года. Он определял внешнюю политику и душил интифаду.

На долю же Переса досталась вновь впавшая в кризисное состояние экономика.

Когда в начале 1988 года Перес посетил канцелярию министра финансов Моше Нисима, он уже знал, что вскоре сменит его на этом непопулярном посту. В кабинет министра он вошел со скорбным выражением лица, чтобы выразить Нисиму соболезнование в связи с кончиной его матери. Нисим наклонил голову в знак признательности, а потом протянул Пересу пожелтевшую от времени книжку.

— Шимон, — произнес он, это мой подарок тебе. Я взял эту уникальную книгу из библиотеки главного раввина. Ее автор — твой дед, адмор [35] Адмор (аббр. ивритских слов «наш господин, учитель и наставник») — почтительное обращение хасидов к своему духовному вождю, ребе. Перский.

Перес, искавший эту книгу по всему миру, растроганно обнял Нисима.

Ну, наверное, было бы преувеличением сказать, что сотрудники министерства финансов умилились при виде этой сцены. Однако они стали называть Переса, ставшего вскоре их боссом, «наш адмор». И действительно, было в Пересе что-то от раввина. Он любил поучать, что раздражало многих, хоть Перес старался делать это ненавязчиво и тактично.

В рабочий кабинет Переса, где бы он ни находился, не прекращалось паломничество. Поклонники, ученики и просители шли к нему, как мусульмане в Мекку. Перес всех принимал с благосклонной улыбкой. И все же что-то надломилось в нем после выборов 1988 года.

Прежде Перес, хоть и заигрывал с толпой, но никогда не пытался добиться дешевой популярности демагогическими обещаниями. Да и чем бы он мог импонировать черни? Сефардские евреи, например, и не вспоминавшие о польском происхождении Бегина, презрительно называли Переса «этот полячишка». И «этот полячишка» с несвойственным ему апломбом обещал народу, что к концу 1989 года инфляция будет сведена к однозначной цифре. Стоит ли удивляться, что апломб Переса ударил по нему бумерангом. Инфляция 1989 года составила 20,7 процента…

В обществе началось настоящее кликушество.

— Демагог! — кричали Пересу. — Дешевый популист!

Перес не смутился. «Ладно, — сказал он, — мне еще около трех лет сидеть в этом кресле. Судите меня потом».

Но его судили тогда.

Печать взахлеб писала, что у Переса квартира, как у булгаковского Воланда, что он ездит в такой машине, какую и во сне не увидят другие министры. Переса сравнивали с его предшественником. Нисим, дескать, был скромным. А Перес? При этом забывалось, что для Нисима пост министра финансов стал вершиной карьеры, а для Переса означал резкое падение. Перес ведь уже был премьер-министром.

Зеркало общественного мнения привыкло представлять личность Переса в искаженном свете. В жизни Перес человек добрый, отзывчивый, умный, отличающийся, к тому же, редкой работоспособностью. Общественное же мнение привыкло считать его сибаритствующим демагогом и властолюбцем.

— Неудачник, — смеялись противники, — если кто-то швырнет на улице кожуру банана, то Перес обязательно на ней поскользнется.

А Перес тем временем сдержал обещание — вновь снизил инфляцию до терпимого уровня.

Ну и что? Все восприняли это как должное. Ну кто же не знает, что Перес отличный работник?

Секрет успехов Переса не только в его личных качествах. Давно подмечено, что личности высокоодаренные стремятся опираться в своей деятельности на талантливых людей. Они не боятся конкуренции. Посредственность же тянется к посредственности.

Перес всегда был окружен молодыми талантами. Их так и называли: «мальчики Переса». Он подбирал их, руководствуясь лишь своей интуицией. Всех объединяло то, что были они непростительно молоды и очень талантливы. И Перес безоговорочно доверял своей гвардии, что вызывало ропот старых сотрудников.

Один из них вспоминает: «Мальчишки лет двадцати пяти расхаживают по нашим кабинетам и отдают приказы от имени министра. И вдруг то, над чем я работал в течение долгих месяцев, решается за каких-нибудь двадцать минут. И мальчишка со смехом хлопает меня по плечу: все, мол, в порядке, дедушка…»

Перес всегда стремился свести к минимуму бюрократию.

— Мне не нужны чиновники, — любил он говорить, мне нужны работники.

Но произошло то, что должно было произойти. Не только партия Переса, но даже его ближайшее окружение устало от вечных неудач…

В юности у Переса был старенький мотоцикл «Триумф». То он тащил Переса на себе, то Перес — его. Как-то раз, направляясь куда-то по партийным делам, захватил он с собой молодую особу, за которой тогда ухаживал. Желая пофорсить, Перес выжимал максимум из своей старой клячи. Когда он прибыл на место, девушки на заднем сиденьи не оказалось — потерялась где-то по дороге…

Пятнадцать лет вел Перес партийный автомобиль, битком набитый его сторонниками. Приближаясь к очередному виражу, он оглянулся и обнаружил, что на заднем сиденьи никого нет. Все его люди перебежали в лагерь Ицхака Рабина.

— Что поделаешь, — сказал один из них, — мы любим Переса, но лишь Рабин в состоянии вернуть партии утраченную власть…

Проиграв битву за лидерство в партии Труда, Перес сдал, постарел, почувствовал вдруг ту изнурительную усталость, которая обычно является следствием чрезмерной траты жизненных сил.

Даже победа на выборах, вернувшая, наконец, его партии власть и доминантное положение в обществе, лишь зыбким отголоском дошла до глубин его сознания, потрясенного безмерностью обрушившегося на него разочарования. Ибо Перес, оставшийся по милости Рабина на втором месте в партийной иерархии, понимал, что отныне он не имеет будущего.

Правда, у него был выбор. Он мог с честью уйти, но предпочел остаться, даже ценой унижения. Ибо обычно слаб человек, когда речь идет о самом для него дорогом. Нобелевская премия мира, которую Перес разделил с Рабином и Арафатом, лишь подсластила немного чашу горечи.

И вдруг произошло неожиданное: 4-го декабря 1995 года премьер-министр Ицхак Рабин был убит религиозным фанатиком на митинге левых сил в Тель-Авиве. Израильское общество, как-то сразу утратившее прежние ориентиры, билось, как в приступе падучей. Волна негодования, обрушившаяся на оппозицию, смела ее на политические задворки. Шимон Перес, оказавшийся один у руля, впервые почувствовал мощную общественную поддержку. Это не было, разумеется, запоздалым проявлением «народной любви», которой он так добивался. Просто после гибели Рабина народ стал видеть в нем единственного гаранта стабильности, своего рода «национальное достояние». Руки Переса были развязаны. Любая критика в его адрес стала расцениваться как подстрекательство к террору и насилию.