Йохан Арнасон - Цивилизационные паттерны и исторические процессы

Распространение марксистских идей и первые шаги движения китайских коммунистов следует поместить в этот контекст. После минимальных предшествующих контактов победа большевизма в 1917 году помогла проторить дорогу марксизму в Китае. Это не означает, вопреки заявлениям официальной партийной историографии, что марксизм пришел в Китай как полноценный марксизм-ленинизм и непосредственно трансформировался в коммунистическую организацию. Историки продемонстрировали, насколько сложным был переход от идеологических инноваций к партийному строительству 134 134 Dirlik A. The Origins of Chinese Communism. Oxford: Oxford University Press, 1989. . Растущее влияние марксизма – в тесной связи с Движением 4 мая, которое началось в 1919 году, плачевными результатами Первой мировой войны в Восточной Азии и русской революцией – было обусловлено новым сочетанием внутренних и внешних факторов. В результате революционного разрушения и восстановления имперской державы роль России в мире претерпела множество трансформаций в глазах китайцев. Большевистское государство с очевидностью стало для них союзником и потенциальной моделью политики догоняющего развития; в обоих этих аспектах оно повлияло как на китайских националистов, так и на коммунистов, хотя в первом случае сходства были куда более неуловимыми. В качестве воплощающей революционный универсализм советская модель могла претендовать на то, что представляет собой более развитую версию обещаний, которые прежде несли с собой проекты вестернизации. В то же время она заменяла собой и замещала японский пример в тот самый момент, когда империалистические устремления Японии в Китае стали бросать тень на ее передовые достижения. И последнее: марксистское видение современного мира, как представляется, открыло путь к преодолению указанного выше конфликта между утопическим универсализмом и воинствующим партикуляризмом: для глобальных проблем есть универсальное решение, но его можно реализовать только в ходе бескомпромиссной борьбы между историческими силами, и хотя противники были определены в социальных терминах, их идентичности были достаточно эластичными, чтобы было возможно последующее их приспособление для специфических китайских нужд. Классовые перспективы доказали свою адаптивность к популистским и националистическим потребностям.

Доминирующие ориентации китайских коммунистов в начале 1920‐х годов отражали двойную предпосылку: их восприятие большевистской революции и проекты культурной революции, связанной с Движением 4 мая. Этот контекст явно способствовал сильной версии проектов радикального разрыва с прошлым. Ранним примером марксистских вариаций на эту тему было уничижительное отношение ко всему имперскому периоду – двум тысячелетиям затянувшегося перехода от феодализма к капитализму. Такой взгляд был слишком радикальным, чтобы закрепиться надолго. Но подобным уничижительным установкам было суждено вновь выйти на первый план на более поздней стадии (обращение Мао Цзэдуна к китайскому народу как к tabula rasa , пожалуй, является наилучшим примером этого). С другой стороны, нередко подчеркивалось сходство между возникающей марксистско-ленинской парадигмой и китайской традицией. Идея авангарда, вооруженного передовой мыслью и обладающего правом вести за собой массовое движение, могло опираться на давно установившиеся модели господства элиты на основе союза между знанием и властью. Вся последующая история китайского коммунизма была отмечена комплексным взаимодействием этих двух аспектов. Но на первом этапе ультрарадикальная амбиция, как казалось, оттеснила на второй план исконное местное наследие и даже придала ему парадоксальный поворот, который столкнул коммунистическое движение с китайской средой. Сочетание импортированного авангардизма и традиционного элитизма стало плодородной почвой для того, что Шеврие назвал «социологическим авангардизмом или солипсизмом» и проектом «революции одного, рабочего класса» 135 135 Chevrier Y. Op. cit. P. 40. .

Две вещи были центральными для китайского прочтения успешной большевистской стратегии: новая организационная модель революционной партии и идея стремительной саморадикализации революции, которую венчала тотальная социально-экономическая трансформация. Очевидное слияние этих стратегических парадигм скрыло тот факт, что они представляли соперничавшие тенденции русского марксизма (ленинизм и троцкизм), собранные воедино динамикой новых обстоятельств после февраля 1917 года, но таким образом, который не препятствовал возобновлению конфликта (понятие «перманентной революции» оказалось несочетаемым с адаптивной логикой ленинизма, пришедшего к власти, в то время как троцкистская критика бюрократии возрождала негативный образ партии и при этом подтверждала ее позитивный образ на более фантасмагорическом уровне). Китайское восприятие единства без лежащего в основе напряжения объясняет коллективные представления, которые последующие исследователи описали как спонтанный троцкизм 136 136 Pantsov A. Op. cit. или «троцкизм avant la lettre » 137 137 Benton G. China’s Urban Revolutionaries: Explorations in the History of Chinese Trotskyism. Atlantic Highlands, NJ: Humanities Press, 1996. P. 9. . Кроме того, большая дистанция от проблематики и опыта европейского марксизма сделали китайский большевизм менее чувствительным к проблеме легитимации, с которой столкнулся русский большевизм, когда свернул на неортодоксальный путь; вначале это способствовало безоговорочному принятию упрощенных планов революции, но на последующих стадиях трансформировалось в более прагматические ответы на изменившиеся условия. Одним словом, первое «преображение» советской модели заключалось в упрощении ее генеалогии, и оно предшествовало ее первой «смерти» в 1927 году. В настоящее время существует консенсус, что катастрофа 1927 года не была вызвана просто ошибочной политикой Коминтерна; нет сомнений в том, что динамика фракционной борьбы в советском центре оказала влияние на события в Китае, но последние также взаимодействовали с внутренними тенденциями. Пристальный анализ китайского большевизма как отклоняющейся от марксистского образца, но четко различимой идеологической формации предполагает, что ее сдвиг к более амбициозной краткосрочной программе в середине 1920‐х годов мог привести только к катастрофе 138 138 Luk M. The Origins of Chinese Bolshevism: An Ideology in the Making. Hong Kong: Oxford University Press, 1990. . Вместо того чтобы сравнивать первый взлет и первое падение китайского коммунизма с более успешной борьбой большевиков за власть на руинах Российской империи (на что были весьма падки как непосредственные наблюдатели, так и последующие исследователи), представляется более уместным провести параллели с неудавшимся проектом мировой революции: изначальное стратегическое видение китайского большевизма, как представляется, столь же расходилось с китайскими условиями, сколь и ленинско-троцкистские надежды 1917 года с европейскими условиями.