Иван Клулас - Повседневная жизнь в замках Луары в эпоху Возрождения

Часом позже в королевском крыле, напротив комнаты герцога, Пьер дю Альд, барон д'Аврий, ординарный королевский камердинер, постучался в дверь спальни королевы, где король проводил ночь. Врач Мирон описал эту сцену:

«Луиза дю Буа, дама де Пиолан, первая камеристка, вышла на шум и спросила, кто там. «Это дю Альд, — сказал тот. — Скажите королю, что уже 4 часа». «Он спит, и королева тоже», — ответила она. «Разбудите его, — сказал дю Альд, — он сам мне велел, или я буду стучать так сильно, что разбужу их обоих». Король, который не спал, потому что провел ночь в сильных душевных муках, услышав голоса, спросил у мадемуазель де Пиолан, кто это. «Сир, — сказала она, — это господин дю Альд, он говорит, что уже 4 часа».

— Пиолан, — сказал король, — подай мне туфли, одежду и подсвечник.

Он встал, оставив королеву в сильной растерянности, и отправился в свой кабинет».

Господа де Бельгард и дю Альд его уже ждали. Вскоре пришли другие советники и чиновники, которым король накануне назначил встречу: господа д'Омон, де Рамбуйе, де Ментенон, Франсуа д'О, секретари Мартен Рюзе, сеньор де Болье, и Луи Револь, Франсуа де Бальзак, сеньор д'Энтраг, и Шарль де Бальзак, сеньор де Дюн, Альфонсо Корсо, а также, как рассказывали, Франсуа де ла Жюши, сеньор де Рьё, Анри де Гуфье, сеньор до Бониве, и Франсуа де ла Гранж, сеньор де Монтиньи.

В 5 часов Сорок Пять собрались в галерее Оленей. Господин де Бельгард провел их на третий этаж в маленькую комнатку рядом с комнатой короля, где им раздали кинжалы и откуда по потайной лестнице провели в кельи под самой крышей.

Как только они ушли, капеллана Этьена Доргуэна и королевского духовника Клода де Бюля ввели в королевскую спальню, и они отслужили мессу в находящейся рядом маленькой молельне. Им предстояло молиться об исполнении намерений короля.

Тем временем герцог Гиз, не проспав и часу, был разбужен своим камердинером. Удивившись необычайному шуму, который услышал во дворе замка, тот решил, что противники занимают свои боевые позиции, намереваясь захватить хозяина. Но тревога оказалась ложной, ибо выяснилось, что этот шум произвели повозки, предназначенные для поездки короля в загородный дом.

Герцог вновь уснул. В 6 часов Жан Перикар, его секретарь, как обычно, пришел раздвинуть шторы. Герцог встал и надел костюм из серого атласа, слишком легкий для этого времени года. Рассказывают, что первый раз король послал за ним в половине седьмого, а через некоторое время — еще раз. К семи часам Гиз, закончив свой туалет, взял шпагу, накинул плащ и вышел в сопровождении Перикара. За окном едва светало.

Небо, затянутое тучами, казалось очень низким, лил холодный дождь. Гиз пересек двор. Двое из его друзей лигистов остановили Гиза по дороге, чтобы еще раз отговорить от решения идти на Совет. Он ответил им: «Хорошо защищен лишь тот, кого Бог бережет!» Потом поднялся по парадной лестнице, по дороге остановился на этаже королевы-матери и справился о ее здоровье. Екатерина, у которой усиливался плеврит, «принимала лекарства» и не могла принять его. Продолжая подниматься, он увидел, что на ступеньках стоят люди Ларшона, а сам Ларшон напомнил Гизу о его обещании поддержать их требования на Совете. Наконец он добрался до дверей королевских покоев и был допущен лишь в сопровождении Перикара, имевшего на это право, ибо он был секретарем по финансам.

Немного позже прибыли последние члены Совета, в частности кардинал де Гиз и архиепископ Лионский, Пьер д'Эпинак. Присутствующие, около десятка человек, разделились на маленькие группки и стали беседовать. Все ждали государственного секретаря Мартена Рюзе, который должен был представить вопросы, вынесенные на повестку дня. Герцог Гиз с самого утра ничего не ел, он почувствовал слабость и попросил своего секретаря Перикара сходить в его спальню за ракушкой из позолоченного серебра, служившей ему конфетницей, и насыпать в нее дамасского изюма, который он любил есть утром на завтрак.

Перикар долго не возвращался, и герцог попросил Жана де ла Мота, аббата де Сен-При, первого рядового камердинера государя, распорядиться «подать ему немножко лакомств короля». Сен-При принес ему бриньольских слив. Немного позже один из привратников Совета вошел в зал с конфетницей герцога. Перикар не смог проникнуть в королевские покои, так как чуть раньше гвардия перекрыла вход для любого, кто приходил извне. Ловушка захлопывалась.

Гиз вдруг почувствовал холод, он подошел к камину и попросил Шисса, слугу в гардеробной, подбросить несколько поленьев, чтобы оживить огонь. «Мне холодно, — сказал он, — и очень нехорошо, пусть разведут огонь!» Ему делалось все хуже, из носа пошла кровь. Он стал искать платок и не обнаружил его в кармане шоссов. «Мои люди, — сказал он, — не дали мне сегодня все необходимое, но их можно простить, потому что они очень торопились». Он хотел позвать своих приближенных, но Сен-При остановил его, подав носовой платок.

В это время появился секретарь Рюзе де Больё и примерно в восемь часов начал зачитывать деловые бумаги советникам, занявшим места вокруг центрального стола комнаты. Узнав, что заседание началось, Генрих III велел советнику Револю передать герцогу Гизу, чтобы тот пришел к нему.

Король и вправду закончил свои приготовления. Он сходил в кельи четвертого этажа за Сорока Пятью, которые находились там вот уже несколько часов; большую часть из них он расставил на лестницах и в кулуарах вплоть до галереи Оленей. В качестве резерва двенадцать из них заняли места в старом кабинете. Восемь, назначенных убийцами, ждали в королевской спальне. Это были Монпеза, сир де Лоньяк — их шеф, Жан де Монсерье, Жан де Люре, сеньор д'Арблад, Ожье де Саррьяк, Семалан, Этьен де Франк, Сен-Годан и Жак де Винь. К ним стоит добавить еще трех — Ольфанда дю Гаста, Сент-Обена и Бартелеми де Бальзака, поставленных на потайной лестнице, чтобы помешать герцогу, когда он войдет в королевскую спальню, вернуться в зал Совета. Приказав позвать герцога, Генрих удалился в коридор, который вел к новому кабинету, где, спрятавшись за коврами, он мог присутствовать при тщательно разработанной им драме. «Господин герцог, король вызывает вас, он в своем старом кабинете», — холодно сказал Револь, войдя в зал Совета. Герцог, не удивившись приглашению, поднялся, оставив на столе несколько бриньольских слив, которые ему принесли, и спросил: «Господа, кто хочет?»

Когда он вошел в королевскую спальню, присутствие там нескольких обычных гвардейцев короля не явилось для него сюрпризом. Он поздоровался с ними и направился к двери в старый кабинет, но, не сделав и двух шагов, столкнулся с тремя гвардейцами, которые были там поставлены. Он повернулся, и на него тотчас напали восемь других, шедших за ним следом. Он едва успел крикнуть: «Эй! Друзья мои!», и этот крик был услышан в соседней комнате. Все вцепились в жертву и толкались. Четверо покатились по полу, в то время как герцог пытался вытащить шпагу, но тут же получил удары кинжалов в горло, живот, почки, лицо. Силы его словно удесятерились, и он продолжал сопротивляться, пытаясь добраться до двери в зал Совета. Однако борьба продолжалась недолго. Не больше чем через три минуты Гиз, измученный, захлебывающийся кровью, которая хлестала отовсюду, рухнул у самого подножия кровати короля и прошептал: «Пощадите, это оскорбляет меня». Неожиданно пришедшие Бельгард и Рюзе де Больё приблизились к жертве и посоветовали герцогу просить прощения у Бога и короля. У него еще хватило сил сказать: « Miserere Deus » [186], потом, как рассказывается в одном описании, он засунул в рот руку и стал кусать ее, чтобы не произнести имени короля. Генрих III появился в спальне и крикнул: «Прикончить его!» Потом, подойдя к уже остывающему телу и коснувшись его кончиком шпаги, он воскликнул: «Боже мой, какой же он большой, он кажется еще огромнее мертвый, чем живой».