Франс Вааль - Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека

Но действительно ли демократия родилась из нашего иерархического прошлого? Существует целое научное направление, согласно которому мы начали свой путь из первобытного состояния, сурового и хаотичного, управляемого лишь «законом джунглей». Мы ушли от этого, договорившись о законах и делегировав принудительное обеспечение этих законов высшему авторитету. Это обычное оправдание «вертикали власти». Но что, если все было ровно наоборот? Что, если первой появилась высшая власть, а попытки установить равноправие начались позже? Судя по всему, эволюция приматов предполагает именно это. Никакого хаоса никогда не было: мы начали с кристально ясного иерархического порядка и лишь потом нашли способы его сгладить. У нашего вида всегда была склонность к бунтарству.

Есть множество пассивно-миролюбивых и терпеливых животных. Некоторые виды мартышкообразных редко кусают друг друга, легко примиряются после драк, подпускают друг друга к своей пище, воде и так далее. Паукообразные обезьяны рода мирики́ (брахителесы) вообще почти не дерутся. Приматологи говорят о разных «стилях доминирования», имея в виду, что у одних видов главенствующие особи беззаботны и толерантны, а у других – деспотичны и склонны к карательным мерам. Но даже если некоторые мартышкообразные могут быть покладистыми и добродушными, они никогда не бывают эгалитаристами. Для этого нужно, чтобы подчиненные особи устраивали бунты и определяли границы, на что мартышкообразные способны лишь в ограниченной степени.

Бонобо тоже беззаботны – и относительно миролюбивы. Используя те же самые уравнительные механизмы, что и шимпанзе, они довели их до предела, поистине перевернув иерархию с ног на голову. Вместо того чтобы расшевеливать группу снизу, слабый пол действует сверху, отчего де-факто становится сильным. Физически самки бонобо не сильнее самцов, и потому, подобно бобрам, вечно ремонтирующим свои плотины, они должны постоянно прилагать усилия, чтобы оставаться у власти. Но помимо этого поистине замечательного достижения, политическая система бонобо значительно менее подвижна, чем у шимпанзе. Это опять же связано с тем, что важнейшие коалиции – матери и сына – незыблемы. У бонобо отсутствуют постоянно меняющиеся в зависимости от обстоятельств союзы, способные опрокинуть систему. Их скорее можно назвать толерантными, но никак не эгалитаристами.

Демократия подразумевает активные действия: требуются усилия, чтобы нивелировать неравенство. То, что более ориентированные на доминирование, более агрессивные из наших ближайших родственников наилучшим образом демонстрируют наклонности, на которые в основном опирается демократия, вовсе не удивительно, если мы будем считать, что демократия родилась из насилия, как это, несомненно, происходило в человеческой истории. Это то, за что мы боремся: Liberté, Égalité и Fraternité – свобода, равенство и братство. Их никогда не вручали нам просто так: их всегда нужно было вырывать у власть имущих. Ирония заключается в том, что мы, возможно, никогда не достигли бы этого уровня, никогда бы вообще не развили необходимую для этого солидарность, если бы с самого начала не были такими иерархическими животными.

Как-то раз служителя зоопарка, привыкшего работать с шимпанзе, познакомили с бонобо, и он принял поцелуй от одного из своих новых друзей-приматов. У шимпанзе поцелуй больше дружеский, чем сексуальный, – и как же удивился добрый малый, ощутив язык бонобо у себя во рту!

Поцелуй с языком (который принято называть французским) – это акт полного доверия: язык – один из самых чувствительных наших органов, а рот является той телесной полостью, которая может причинить ему вред легче всего. Это действие помогает нам ощутить другого человека на вкус. Но в то же время мы обмениваемся слюной, бактериями, вирусами и пищей. Да, пищей. В современной жизни мы можем вспомнить о подростках, передающих так друг другу жевательную резинку, однако считается, что поцелуй в губы произошел от кормления родителями малышей. Матери-обезьяны действительно передают кусочки пережеванной пищи с вытянутой нижней губы в открытый ротик младенца. И конечно, в тот момент в дело вступает язык.

Французский поцелуй – самое узнаваемое и человекоподобное эротическое действие у бонобо. Всякий раз, когда я показываю студентам фильм о своих бонобо, они мгновенно умолкают. Они внимательно следят за всевозможными соитиями, но неизменно самое глубокое впечатление производит видеоролик, где два самца-подростка целуются с языком. И хотя никогда нельзя быть точно уверенным, что именно происходит, когда обезьянки прижимаются друг к другу широко раскрытыми ртами, это действо выглядит настолько страстным и выразительным, что совершенно ошеломляет моих студентов. Никакая игра голливудских актеров не сможет сравниться с тем пылом, который вкладывают в поцелуй эти молодые бонобо. Забавно то, что он тут же незаметно переходит в шуточную потасовку или дружеские догонялки. У бонобо эротический контакт запросто переплетается со всеми остальными занятиями. Обезьяны могут быстро переходить от еды к сексу, от секса к игре, от груминга к поцелуям и так далее. На самом деле, я даже видел, как самка продолжала собирать пищу, в то время как с ней пытался совокупляться самец. Бонобо относятся к сексу довольно серьезно, но далеко не так, как студенты колледжа, заполняющие лекционный зал.

Мы, люди, отделяем секс от остальной социальной жизни или, по крайней мере, пытаемся это делать, а в обществе бонобо они полностью переплетены. Вся ирония заключается в том, что наши фиговые листочки лишь порождают неуемное сексуальное любопытство.

У меня иногда складывается впечатление, что половина спама, который сыплется мне в компьютер, – это реклама, связанная с увеличением определенного органа, который мужчины бо́льшую часть времени прячут. Мужская озабоченность размером и твердостью их достоинства – стародавний источник дохода для продавцов всевозможных панацей, а также предмет бесконечных шуток. От объектов почитания в Древней Греции и Риме до фаллических символов, которые Зигмунд Фрейд, пожевывая длинную толстую сигару, видел повсюду, пенис, как издавна говорится, живет своей жизнью.