Франс Вааль - Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека

Итак, принцип «мы-против-них» у шимпанзе является социально обусловленным разграничением, при котором даже хорошо знакомые особи могут стать врагами, если им случится проводить время не в той компании или жить не на той территории. У людей этнические группы, привыкшие неплохо ладить, могут внезапно ополчиться друг на друга, как хуту и тутси в Руанде или сербы, хорваты и мусульмане в Боснии. Что это за переключатель щелкает в их головах, меняя отношение людей? И что за переключатель превращает членов одной группы шимпанзе в смертельных врагов? Я подозреваю, эти переключатели действуют у людей и человекообразных обезьян похожим образом и контролируются осознанием общих интересов, которым противостоят чужие интересы. Пока у индивидов есть общая цель, они подавляют негативные чувства. Но как только общая цель исчезает, напряжения выходят на поверхность.

И люди, и шимпанзе ведут себя великодушно – или по крайней мере сдерживают себя – по отношению к членам собственной группы, однако и те и другие могут быть сущими чудовищами для чужаков. Разумеется, я упрощаю, потому что шимпанзе способны, так же как и люди, убивать членов своей группы. Но разделение на «своих» и «чужих» непременно существует, когда речь идет о любви и ненависти. Это верно и для обезьян в неволе. В зоопарке Бюргерса в Арнеме шимпанзе приобрели привычку патрулировать границы, хотя там и не было никаких враждебных групп. Ближе к вечеру несколько самцов принимались обходить большой остров, и в итоге за ними начинали следовать все самцы и некоторые детеныши. Конечно, они не демонстрировали такого напряжения, какое заметно при патрулировании в дикой природе, но подобное поведение указывает на то, что границы территории имеют значение даже в искусственно созданных условиях.

Шимпанзе в неволе точно такие же ксенофобы, как и в природе. Практически невозможно ввести новых самок в уже существующую в зоопарке группу, а с новыми самцами это можно проделать, только если убрать всех прежних самцов, потому что иначе в результате может получиться кровавая баня. В последний раз, когда мы пробовали провести обмен самцов в Национальном центре изучения приматов имени Роберта Йеркса, самки выгнали взашей первых нескольких самцов (то есть самки нападали на них, и нам пришлось удалить этих самцов, чтобы спасти им жизнь).

Через несколько месяцев мы попробовали подселить к ним двух других самцов. Один из них получил такой же нерадушный прием, как и предыдущие, но другому самцу, по имени Джимо, позволили остаться. Через несколько минут после появления на площадке Джимо две старшие самки пошли с ним на контакт и стали его вычесывать, а потом яростно защищали от всех прочих самок. Через много лет, проверяя историю наших шимпанзе, я обнаружил, что Джимо был не таким новичком здесь, как мы считали. За 14 лет до появления в этой группе он жил в другом учреждении вместе с теми самками, которые теперь его защищали. Все это время они ни разу не виделись друг с другом, но прежний контакт из далеких времен определил исход дела.

Можно ли на основании того факта, что одни из наших ближайших родственников убивают своих соседей, сделать вывод, что «война заложена у нас в ДНК», как было сказано в недавнем документальном фильме? Это звучит так, будто мы обречены вечно воевать друг с другом. Но даже муравьи, у которых воинственность уж точно записана в ДНК, не агрессивны, пока у них вдоволь места и пищи. Какой тогда смысл быть агрессивными? В подобном поведении есть смысл, только когда интересы колонии сталкиваются с интересами другой колонии. Война не является неудержимым стремлением. Это всего лишь один из вариантов поведения.

И все же не может быть совпадением то, что единственными животными, у которых банды самцов расширяют свою территорию, намеренно уничтожая соседних самцов, оказываются люди и шимпанзе. Какова вероятность, что такие тенденции могли развиться независимо в двух близкородственных группах? Человеческая модель поведения, наиболее похожая на тактику шимпанзе, известна как «набег», который бывает весьма кровавым. Набег обычно осуществляется группой мужчин, нападающих внезапно, когда у них есть численное преимущество и мала вероятность пострадать самим. Цель таких нападений – убить чужих мужчин и похитить женщин и девочек. Как и кровопролитие из-за территории у шимпанзе, человеческие набеги – это вовсе не акты храбрости и героизма. Излюбленной тактикой здесь являются внезапность, обман, засада и действия под покровом темноты. Большинство охотничье-собирательских обществ следуют этой тактике, устраивая войны каждые пару лет.

Но подразумевает ли повсеместное распространение кровавых набегов, как утверждает Ричард Рэнгем, что «насилие, подобное наблюдаемому у шимпанзе, предшествовало человеческим войнам и подготовило для них почву, а современные люди – это те, кто уцелел в продолжающейся вот уже 5 млн лет бесконечной кровавой распре и еще не оправился от потрясений»? [26] Цитата взята из книги Ричарда Рэнгема «Демонические самцы: Человекообразные обезьяны и происхождение насилия у человека» (Demonic Males: Apes and the Origins of Human Violence, 1996). – Прим. пер . Сомнительные слова здесь не «еще не оправился от потрясений» (это просто преувеличение), а «бесконечная кровавая распря». Если бы это было так, наши первые предки должны были быть похожи на шимпанзе и мы бы с тех пор так и шли по тропе войны. Ни для того ни для другого предположения подтверждений нет. Во-первых, с тех времен, когда разошлись пути человека и человекообразных обезьян, у последних шла своя эволюция. Никто не знает, что произошло за эти 5–6 млн лет. Из-за плохой фоссилизации [27] Фоссилизация (от лат. fossilis – ископаемый) – длительный процесс превращения органических остатков в окаменелости путем замещения тканей живых организмов минералами. – Прим. ред . в дождевых лесах палеонтологическая летопись происхождения обезьян весьма отрывочна. Последний общий предок людей и обезьян мог быть похож на гориллу, шимпанзе, бонобо – или отличаться от любого ныне существующего вида. Конечно, не слишком сильно отличаться, но у нас совершенно точно нет никаких доказательств, что этот предок был воинственным шимпанзе. К тому же полезно помнить, что изучалась лишь малая часть популяций шимпанзе и не все они одинаково агрессивны.

Во-вторых, кто сказал, что наши предки были так же безжалостно жестоки, как мы сейчас. Археологические свидетельства военных действий (защитные стены вокруг поселений, захоронения с застрявшим в скелетах оружием, изображения воинов) относятся к периоду, начинающемуся не ранее 15 000 лет назад. На взгляд эволюционного биолога, это совсем недавняя история. С другой стороны, трудно поверить, что война возникла ниоткуда без предшествующих враждебных действий между группами людей. Какая-то предрасположенность должна была существовать. Вероятнее всего, территориальная агрессия всегда присутствовала в нас как потенциальная возможность, осуществлявшаяся лишь в небольших масштабах (по-видимому, до того, как человек стал оседлым и начал накапливать имущество). Это означает, что вместо военных действий на протяжении миллионов лет у людей происходили нерегулярные межгрупповые конфликты, которые лишь недавно приобрели характер настоящей войны.