Михаил Бойцов - Зодчие, конунги, понтифики в средневековой Европе

Что же это был за стяг и почему он так именовался?

Если говорить о скандинавском героико-эпическом бестиарии, то муха, насколько мы можем судить, не имеет здесь сколько-нибудь самостоятельного статуса, не наделяется она и какими-либо геральдическими функциями в позднейшей традиции. Слово fluga («муха») не используется в именах людей, хотя, с другой стороны, оно изредка появляется в прозвищах [236], кличках коней [237]и однажды — в качестве названия оружия [238]. На первый взгляд, может показаться, что единственная устойчивая коннотация, связанная с мухой, — это скорость, которая вроде бы к знамени — в отличие от лошади и, возможно, меча — прямого отношения не имеет.

Вообще говоря, имена предметов в древнесеверной традиции часто представляют собой загадку для современного исследователя. Хуже того: мы не всегда знаем, заложен ли в них этот элемент загадочности изначально, или для людей XII столетия, например, мотивировка выбора того или иного наименования была достаточно прозрачна? В случае с « Мухой Победы » мы полагаем, что некое кодирование, шифр, культурная игра здесь присутствовали, но вместе с тем это была загадка, поддающаяся отгадыванию и на него рассчитанная.

Еще в конце XIX в. Густав Сторм заметил, что название « Муха Победы » по своей структуре очень напоминает стандартные скальдические кеннинги, такие, например, как « дерево битвы » (= муж), « леопард лебедок » (= корабль) или «кукушка трупов » (= ворон). Если же наименование стяга есть не что иное, как двухчленный кеннинг по форме, то нужно и читать его соответственно как кеннинг, обозначающий некое другое понятие. В таком случае денотатом, означаемым для «Мухи Победы », по мысли Сторма, является воронили орел, одна из двух основных птиц битвы в поэзии скальдов [239].

Более того, Г. Сторм шел дальше и утверждал, что, скорее всего, на знамени Сверрира был изображен именно ворон. Исследователь, судя по всему, руководствовался тем, что в нашем распоряжении имеется несколько известий из средневековых источников, где в связи со знаменами викингов так или иначе упоминаются во́роны. Одно из них встречается в «Англосаксонской хронике» под 878 г., другое — в латиноязычном «Панегирике королеве Эмме» («Деяния короля Кнута»), который являет собой не что иное, как похвалу датским властителям Англии, Кнуту Могучему и его отцу Свейну Вилобородому, третье — в латинском «Житии Вальтэова и его отца Сиварда Толстого», а еще одно — в саговом описании сражения ирландцев и викингов при Клонтарфе (1014 г.) [240]. Наконец, считается, что ворон изображен на стяге со знаменитого гобелена из Байё [241].

Предположение о присутствии воронаили орлана боевом знамени Сверрира представляется в чем-то вполне логичным и, вне всякого сомнения, заслуживающим внимания, однако не единственно возможным, а главное — отнюдь не окончательным, да и с изображением воронана стягах викингов все обстоит не так просто, к чему я еще вернусь ниже. Начнем, однако, с кеннинга как такового, приводя попутно некоторые соображения, значительно ослабляющие, на наш взгляд, гипотезу Г. Сторма.

В доступных нам скальдических сочинениях слово fluga никогда не задействуется в составе кеннингов, хотя мы хорошо знаем, что птица в кеннинге может кодироваться при помощи другой птицы или даже летающего насекомого — в качестве легитимного с точки зрения скальдической поэтики обозначения птиц битвы, ворона или орла, здесь встречается, к примеру, « лебедь победы » (sigrsvanr) [242]и « шершень трупов » (hrægeitungr) [243], но никак не « *муха битвы » или « *муха трупов » [244]. Иными словам, мы вынуждены считать, что если « муха победы » — это кеннинг, то кеннинг нерегулярный, кем-то заново изобретенный и способный существовать изолированно, вне скальдического контекста. В таком случае перед нами с новой силой встает вопрос, почему для его образования было избрано слово fluga («муха»)?

Поясним, в чем именно заключается проблема. Если « муха победы » — это стандартный кеннинг, использующийся внутри скальдического текста, то вопрос, почему муха, лебедь или шершень избраны в качестве кодирующего слова, не вполне правомерен — здесь скальдическая поэтика изумляет читателя Нового времени своим принципиальным отсутствием индивидуализации и сугубо формальным основанием для сближения объектов в кеннингах [245]. Как известно, древом брони или раздавателем богатств может быть назван с равным успехом конунг, простой дружинникили нищий калека, важно лишь, что и тот, и другой, и третий — мужи, а их удаль в сражении или способность наделять имуществом не имеют решительно никакого значения. Корабльсоответственно может быть соотнесен с конем, а также любым другим животным, будь то вепрь, медведь, леопард или вол, лишь бы во второй части кеннинга присутствовала некая морская атрибутика, отсылающая к определенной денотативной сфере и позволяющая опознать в целом кеннинг корабля; в вепре же, воле́ или леопарде никакой специальной семиотики или геральдики в данном случае нет и в помине.

Такой виртуозный формализм, будучи однажды понят современным читателем, настолько его поражает, что заставляет забыть, что и в скальдическом произведении не во всех кеннингах царят тотальная демотивированность и условность. В известном смысле, шифр не везде устроен по одному принципу. Например, имеется кеннинг «горе змей » (snáka stríð), означающий зиму, где вполне есть смысловая связь и между компонентами, и между означаемым и означающим, а кеннинг « страж Греции и Гардов (т. е. Руси. — Ф. У. )» (Girkja vörð ok Garða) употреблен, скажем, в поэме по отношению к Христу, которому уподобляется не кто иной, как конунг Харальд Суровый, прославившийся своими подвигами именно в Греции и на Руси [246]. Очевидно, что изолированное кеннингоподобное обозначение вроде « мухи победы » тем более допускает смысловую перекличку между компонентами и собственным означаемым. Какая же связь могла существовать между мухой, победой и стягом? Какие коннотации, помимо скорости, есть у слова fluga в скандинавской культуре и в какой ряд культурных ассоциаций сама мухаможет здесь встраиваться?

В саговом нарративе и за его пределами fluga зачастую непосредственно связана с ситуацией убийства и кровопролития, но отнюдь не так, как этого можно было бы ожидать, и вовсе необязательно именно с ними. В древнеисландском языке существует идиоматический ряд, целиком и полностью построенный на интересующем слове, а именно такое выражение, как taka við flugu («принять, поймать муху»), или синонимичный ему, не менее выразительный оборот gína við / yfir flugu («проглотить муху»). Соответствующее же активное действие обозначалось как koma flugu í munn einhverjum («запустить кому-нибудь в рот муху»). Приведем лишь несколько примеров бытования этих идиоматических конструкций.