Борис Соколов - Рейх. История германской империи

В результате Первой мировой войны, как следствие военного поражения, распались три империи и рухнули три многовековые монархии – Австро-Венгерская, Османская и Российская. От последней отпали ее окраинные территории – Финляндия, Польша, Литва, Латвия и Эстония. В этом случае основой для отпадения стали противоречия давнего стремления поляков воссоздать свое государство и молодого национализма финнов, литовцев, латышей и эстонцев, поддержанного державами Антанты, с универсалистской имперской идеей русских – основного государствообразуюшего этноса Российской империи. Национализм еще двух народов – белорусов и украинцев – оказался слишком слабым и не получил поддержки Антанты. Большевикам с помощью Красной Армии удалось его подавить. Сильно выраженный национализм народов Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии также остался без поддержки извне, а военноэкономические ресурсы этих стран оказались недостаточны, чтобы противостоять новым строителям империи – большевикам.

Точно так же в Османской империи арабы в своем противостоянии с государствообразуюшим этносом – турками – получили поддержку держав-победительниц и отделились от Османской империи, которая в результате превратилась в Турецкую Республику, где сохранилось лишь одно значительное национальное меньшинство – курдское.

Австро-Венгрия распалась прежде всего из-за того, что между отдельными ее народами существовали острые противоречия – между немцами (австрийскими и богемскими) и чехами, между венграми и словаками, между венграми и румынами, между сербами и хорватами, между сербами и венграми, между немцами и итальянцами, между словенцами, хорватами и итальянцами, между поляками и украинцами. В обстановке военного поражения у этих народов не было большого желания оставаться в составе Габсбургской империи. Наоборот, создав новые национальные государства, они рассчитывали на снисхождение победителей.

Германская империя, в отличие от Австро-Венгрии, состояла из земель, населенных, за редким исключением, одним народом с одним языком и культурой. Сепаратизм отдельных земель был не столь уж силен (его нельзя было сравнить с сепаратизмом чехов, венгров, румын и югославянских народов Дунайской монархии). Да и державы Антанты никак не могли определиться, стоит ли им поддерживать сепаратизм отдельных германских государств, составлявших империю, или нет. От Германской империи были отторгнуты колонии, ставшие подмандатными территориями Англии, Южно-Африканского Союза и Франции, а также территории с преимущественно негерманским населением: поляками, датчанами, эльзасцами, лотарингцами и др. Однако ни одна из этих отторгнутых частей не стала самостоятельным государством. Даже польские провинции Пруссии, войдя в состав нового Польского государства, не сделались его центром. Ядром новой Польши стали бывшие польские губернии Российской империи.

В устойчивости Германской империи немаловажную роль сыграл и следующий момент. К 1918 году династия Гогенцоллернов в качестве германских императоров насчитывала лишь полвека. Поэтому имперская идея не была столь тесно связана с ней и с монархическим принципом вообще. Поэтому здесь социальный катаклизм – революция, как неизбежное следствие поражения в войне, – не вел к автоматическому распаду национального образования империи. В Австро-Венгрии, Турции и России царствующие династии насчитывали не одну сотню лет (в России – 300 лет, если считать от первого Романова, и более тысячи лет, если считать от Рюрика) и олицетворяли собой соответствующие империи. Сама имперская идея здесь вне связи с монархией вообще не существовала, тогда как в Германии социал-демократы и либералы вполне допускали существование республиканского Рейха. Фактически империя Гогенцоллернов была германским национальным образованием, тогда как Российская, Австро-Венгерская и Османская империи были наднациональными образованиями, подданных которых должна была объединять преданность монархии и вере (православной, католической или мусульманской). Это обстоятельство и привело к их значительно меньшей устойчивости в условиях военного поражения.

Основным результатом Первой мировой войны стала гегемония Франции на Европейском континенте и Англии – на океанах, а также временная утрата Германией великодержавия. Япония, получившая германские колонии на Дальнем Востоке, заняла ведущее положение в Китае. В США, отказавшихся вступить в Лигу Наций и потому не подписавших Версальский договор, возобладали изоляционистские настроения. Многие американцы считали, что промышленное и торговое первенство само по себе гарантирует положение в мире и безопасность их страны, без какой-либо системы союзов в мирное время. Советская Россия оказалась вне рамок Версальской системы и в последующем сблизилась с Германией. Союз двух государств-изгоев в конце концов разрушил эту систему в 1939 году. В результате Первой мировой войны карта Европы стала гораздо пестрее. Возникли новые государства: Австрия, Венгрия, Югославия, Польша, Чехословакия, Литва, Латвия, Эстония и Финляндия. Противоречия между новыми государствами, сохранившийся промышленный потенциал Германии и ее ущемленное положение в послевоенном мире делали новую мировую войну весьма вероятной.

Одним из основных противоречий в краткосрочном бытии Веймарской республики, способствовавшим ее гибели, было то, что ее политика отнюдь не была имперской, но при этом среди значительной части политиков и народа существовали имперские настроения. Они окончательно возобладали после тяжелейшего экономического кризиса конца 20-х – начала 30-х годов, но были сильны уже сразу после Первой мировой войны. Так, глава Флотского и Армейского союзов генерал Август Кейм в 1920 году писал: «Старый милитаризм… мы не в состоянии возродить. На этот счет не стоит обманываться. Но подлинный военный дух мы должны лелеять и растить. Дух Танненберга, который вел нас к победе в бесчисленных боях. Тот дух, который в августе 1914 года воодушевлял все немецкие земли. Для этого следует неустанно напоминать народу, во всех его слоях, о героических подвигах мировой войны, воплощающих истинную германскую доблесть».

Бернгард Бюлов вспоминал, как весной 1922 года министр иностранных дел Вальтер Ратенау, навестивший его в берлинском отеле «Бристоль», выглянув из окна на Унтер-ден-Линден, сказал: «Если я встану там, на середине улицы, и закричу: «Да здравствует великое старое время, ура Бисмарку, да здравствуют император и империя, да здравствует старая славная Пруссия, да здравствует наша старая армия!», то меня, вероятно, сейчас же арестуют, но люди, за исключением нескольких оборванцев, будут смотреть на меня с умилением, а женщины будут посылать мне воздушные поцелуи. Если же я закричу: «Да здравствует республика!», то все засмеются. Республика у нас в Германии – это нечто обывательское, нечто почти комическое».