Пол Картледж - Спартанцы: Герои, изменившие ход истории. Фермопилы: Битва, изменившая ход истории

Современные памятники Леониду и другим погибшим здесь грекам в отчаянной битве 480 г. до Р.Х. были впервые воздвигнуты у Национального шоссе в середине 1960-х годов греческим правительством с помощью американских средств. Это произошло вскоре после опустошительной гражданской войны (1946–1949), в которой погибло по меньшей мере полмиллиона греков. Этот внутренний конфликт, в свою очередь, последовал сразу же за периодом жестокой оккупации странами Оси, сначала Италией, а затем нацистской Германий (1941–1944), несмотря на героическое сопротивление греков во второй половине 1940 г., которое напрашивается на сравнение именно с отчаянной храбростью их предков в 480 г. до Р.Х.

Очевидно, что в то время была потребность в утешительном бальзаме в виде памятника людям, героически отдавшим жизни, противясь иностранному вторжению и попытке завоевания. Монументы, добавленные после середины 1950-х годов, воистину все еще вполне способны будить воспоминания и чувства. Но если вы выехали на Национальное шоссе, то обнаружите еще большую награду для изучающего 480 г. до Р.Х. Поблизости находится то, что было почти безошибочно отождествлено с тем невысоким холмом, на котором царь Спарты Леонид и его немногочисленный отряд спартанцев героически держали последнюю линию обороны против персов царя Ксеркса Великого. Если вы поищите в зарослях покрывающего местность кустарника, то найдете еще один памятник, установленный горизонтально и украшенный соответствующим образом зеленым лаконийским камнем ( lapis lacedaemonius ) из местности к югу от Спарты. Этот памятник поэтичен как в буквальном, так и в метафорическом смысле: на нем начертана копия эпитафии в две строки, сочиненной двадцать пять столетий назад тогдашним панегиристом Симонидом, сыном Леопрепа, с острова Кеос. В обычном переводе он звучит так:

Покорность и свобода, самоубийственная жертва… Фермопилы — место, иллюстрирующее парадоксальные культурные ценности спартанцев, которые и теперь требуют разъяснений не меньше, чем в те времена, когда великий царь Ксеркс в недоумении выслушивал рассказ о свирепых воинах, расчесывавших волосы, готовясь к красивой смерти.

В книге « Александр Великий: В поисках нового прошлого » я рассматривал заключительный акт одной из величайших драм в истории Среднего Востока — завоевание Александром некогда могущественной Персидской империи Ахеменидов, основанной Киром II, тоже «Великим», около 550 года. В этой работе я возвращаюсь на полтора столетия назад к этой империи, когда она была на вершине своего могущества. В 334 году Александр вторгся в азиатскую Персидскую империю из европейского «запада», из Северной Греции. В 480 году Великий царь Персии Ксеркс вторгся в Европу — то есть в Грецию — в той же самой точке, только с востока. В самой широкой исторической перспективе в этом конфликте в действительности выделяется культурный аспект противостояния «Восток — Запад». Так и должно быть. Геродот, наш первый и лучший историк того, что я называю греко-персидскими войнами, сам смотрел на вещи с этой точки зрения, и я стремлюсь в отдалении следовать его путем.

Более того, этот конфликт между спартанцами и прочими греками с одной стороны и персидскими ордами с другой был столкновением между свободой и рабством и воспринимался как таковое самими греками как в те времена, так и в последующие. Фактически, этот конфликт весьма правдоподобно описывался как центральное событие в мировой истории. «Ход всей мировой истории висел трепеща на волоске», — как ориентированный на мировую историю немецкий теоретик Гегель выразительно сформулировал его. Ставкой в нем были не больше и не меньше, как ранние формы монотеизма, концепция глобального государства, демократия и тоталитаризм. Короче говоря, битва при Фермопилах явилась поворотной точкой не только в истории Древней Греции, но и во всей мировой истории, как Востока, так и Запада.

Итак, здесь мы имеем дело с самым ранним из двух гигантских столкновений культур и цивилизаций, способствовавших становлению самобытности как Древней Греции, так и, следовательно, природы нашего собственного культурного наследия. Ученые и прочие профессионально заинтересованные стороны все еще спорят, было ли завоевание Александром Персии благом или злом. Меньше скептиков относительно сопротивления, которое оставшиеся верными греки оказали планировавшемуся персами завоеванию 480–479 гг. Но даже и в этом случае находятся те, кто утверждает, что завоевание и поглощение Персией материковой Греции не было бы неизбежной культурной катастрофой, как любят настаивать европоцентристские историки старой «ориентальной» школы. Мы, профессиональные историки, по крайней мере все согласны с тем, что, как это представляется нам по прошествии двух с половиной тысяч лет, Греция — классическая Греция — является одним из основных истоков нашей Западной цивилизации. И не столько в смысле непрерывной преемственности прямого наследования, а скорее в смысле сознательного выбора принять классическую античность в качестве наших «предков» в ключевых культурных аспектах — выбора, сделанного в Византийскую эпоху, в эпоху по преимуществу итальянского Ренессанса, в эпоху Просвещения и в период империализма девятнадцатого столетия.

Тем не менее история, которую я предлагаю вашему вниманию, не упрощенно черно-белая, как хотелось бы любителям стереотипов идеологической поляризации, как древним, так и современным. Не все без исключения греки были невинны, как младенцы, и, вероятно, сердца персов не были так уж презренно черны. «Вероятно» — потому что, к сожалению, персы не оставили нам таких взвешенных, самоаналитичных сравнительно-культурологических литературных источников, как это блистательно сделали греки. Афористически выражаясь, у персов не было Геродота, и, если то, что я читал о персидской культуре эпохи Ахеменидов второй половины шестого и начала пятого века до Р.Х., в целом верно, то и не могло быть. С другой стороны, более чем достаточно свидетельств того, что Персидская империя была чем-то значительно большим, нежели просто жестокая восточная деспотия.

Действительно, были греки, жившие в силу необходимости там, куда их переместили в наказание за их или их предков политическую ненадежность — далеко в глубине иранской территории или на другом, роковым образом чуждом берегу — на берегу Персидского залива. Но среди многих тысяч персидских подданных этой обширной азиатской империи было значительное число греков, проживавших в своих давно образованных общинах вдоль анатолийского побережья, от Халкидона на севере (на противоположной от Византии, ныне Стамбула, стороне пролива Босфор) до побережья напротив северных берегов Родоса и Кипра на юге. По большей части их никто не трогал, коль скоро они платили казне налоги и подати. С другой стороны, были греки, которые, по-видимому, по доброй воле предпочитали служить персам за плату — будь то в качестве ремесленников или наемников.