Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Стихия игры – его родная стихия. Игра как бы собирает его в кулак. Он пишет из Гомбурга: «Я здесь здоров совершенно». И ещё раз – успокаивая жену: «Здоровье мое превосходно . Это нервное расстройство, которого ты боишься во мне, – только физическое, механическое! Ведь не нравственное же это потрясение. (То есть он хочет сказать, что игра не затрагивает его главных душевных струн! – И. В. ) Да того и природа моя требует, я так сложён» [899].

Во время ристалищ за игорным столом у него ни разу не случалось припадков. (Как, впрочем, ни разу и во время его позднейших публичных выступлений, визитов и встреч – с Катковым, с Тургеневым, с членами императорского семейства и т. д., когда нервное напряжение тоже достигает высокой точки [900].) Анна Григорьевна – единственный человек, кто оказывает ему первую и фактически последнюю помощь.

Припадки, как говорилось, случаются чаще всего во сне: поэтому Анна Григорьевна чутко прислушивается к дыханию мужа. «В десять минут шестого, когда я уже была вполне уверена, что у Феди припадка не будет, он вдруг закричал» [901]. Однажды, проснувшись, она страшно испугалась, увидев мужа распростёртым на полу. Он, однако, молился. (Представить в подобной позе Тургенева, а тем паче Толстого весьма затруднительно.) Анна Григорьевна всегда наготове, всегда начеку. Во время припадка она укладывает мужа на постель или сама опускается на пол и держит его голову в руках, чтобы он ненароком не поранил себя. «…Судороги был страшные, руку всю скрючило ужасно и ноги тоже» [902]. В другой раз она замечает, что «губы у него совершенно посинели и лицо было совершенно красное» [903].

Некоторые новейшие авторы, в основном медики по специальности, вообще ставят под сомнение наличие у Достоевского столь мучившего его недуга [904]. Почти протокольные описания Анны Григорьевны, хотя она и не врач, кажется, не оставляют сомнений на этот счёт.

Первые дни после припадка (особенно, по наблюдениям единственного свидетеля, неблагоприятен третий день) Достоевский пребывает в крайне раздражённом состоянии, он мрачен, угрюм, тяжёл и т. д. Бывает, очнувшись, теряет на время память, обращается к жене по-немецки и просит оставить его в покое.

В Баден-Бадене, куда они переедут из Дрездена, он удивит Анну Григорьевну тем, что после одного из сильных пароксизмов станет требовать у неё денег, чтобы сей же час, немедленно отправиться в игорную залу. «Вот хорош игрок, – иронически замечено в дневнике, – воображаю, как бы он там играл, но мне кажется, что именно тогда бы он и выиграл…» [905]Она понимает иррациональность удачи.

«…Вспоминая проведённые в Баден-Бадене пять недель, – говорит она в мемуарах, – перечитывая записанное в стенографическом дневнике, я прихожу к убеждению, что это было что-то кошмарное, вполне захватившее в свою власть моего мужа и не выпускавшее его из своих тяжёлых цепей» [906].

Мемуаристка ничуть не преувеличивает. Баденское лето 1867 г. – это, пожалуй, самый критический период их брака.

Они едут из Дрездена на юг, в Баден-Баден – через Лейпциг и Франкфурт, останавливаясь там ненадолго и наслаждаясь местными видами и историческими красотами. Волнует и злободневность: так, за сравнительно высокую цену приобретается герценовский «Колокол» – уже не лондонский, а женевский, доживающий свои последние дни и в России почти забытый. С издателем Достоевский в последний раз встретится осенью – уже в Женеве.

Во Франкфурте Анна Григорьевна первый раз в жизни видит осла (не того ли самого, который в «Идиоте» будет аттестован князем Мышкиным как «добрый и полезный человек»?). В дневнике, правда, сказано проще: «Мне осёл понравился, такое милое, покорное животное, просто чудо» [907].

В вагоне Достоевский ссорится с немцем, который претендует на взятое – по недоразумению ими обоими – место. Сцена идёт на повышенных тонах – и неуступчивый русский (или, как выразились бы сейчас, россиянин ) бросает в адрес своего оппонента: “Der Herr ist sehr hitzig” («Господин очень горяч»). Анной Григорьевной замечено в этой связи, что её муж, обычно с трудом справляющийся с немецкой речью, – если захочет выбранить кого-либо из аборигенов, «откуда и слова берутся, так и льются, точно он отлично говорит по-немецки» [908]. Конфликтная ситуация пробуждает его лингвистические ресурсы.

В письме к А. П. Майкову от 28 августа 1867 г. он изобразит своё посещение «Рулетенбурга» как некую туристскую прихоть: «Проезжая недалеко от Бадена, я вздумал туда завернуть» [909]. Так, мимоходом, попутно – «подъезжая под Ижоры».

Меж тем Баден выбран осмысленно и прицельно: цель от Майкова, собственно, не скрывается.

«Соблазнительная мысль меня мучила: пожертвовать 10 луидоров и, может быть, выиграю хоть 2000 франков лишних, а ведь это на 4 месяца житья, со всем, со всеми петербургскими» [910](т. е. с обеспечением оставшихся в столице родственников). Далее следуют уже приводившиеся выше слова о собственной страстной натуре, о всегдашнем неудержимом «переходе за черту». Автор подробно описывает свои «подлости и позоры» – впрочем, с условием не отдавать их на суд людской [911]. Он говорит, что во всём виноват попутавший его бес: выиграв «с необыкновенною легкостию» 4000 франков, трудно было остановиться. «Знаете ли, как это втягивает. Нет, клянусь Вам, тут не одна корысть, хотя мне прежде всего нужны были деньги для денег» [912]. Иными словами, сам процесс игры, само единоборство с судьбой имеет для него безусловную ценность.

(Кстати: незадолго до них в Баден-Бадене проездом побывал Александр II, ещё не вполне оправившийся от потрясения после парижского выстрела Березовского. Надо полагать, государь не пытался развлечь себя в местном казино.)

…Они приезжают в Баден-Баден с единственной целью – выиграть. Вернее, цель эту преследует исключительно Достоевский. Но и Анна Григорьевна – во всяком случае, внешне – как будто бы покоряется его необузданной страсти. Она изъявляет согласие не противиться року.

В первый день по приезде супруг обещает сегодня не приступать к игре. Но, отправляясь в вокзал (т. е. на рулетку), чтобы лишь оглядеться и присмотреться, на всякий случай берет с собой 15 золотых (из 65 у них имеющихся). Через три часа он возвращается, проиграв всё. «У нас осталось ровно 50 золотых (один золотой равен 20 франкам. – И. В. ). Было ещё возможно жить» [913]. Да, жить ещё было бы очень возможно, если не принимать во внимание характер самого игрока.

…На новом месте она продолжает свои записки. В лавочке за 30 крейцеров покупается новая книга (т. е. тетрадь) «для записывания наших похождений» [914]. Анна Григорьевна находит точное слово: в нём сквозит дух скитальчества и авантюры.