Михаил Бойцов - Бог, Рим, народ в средневековой Европе

Из тех сыновей, сведения о которых донесли до нас источники, Святослав, сын Владимира Святославича, заведомо не был самым старшим. Святополк и Изяслав явно появились на свет ранее, однако им от двухосновного дедова имени досталось лишь по одному элементу ( свят — и слав — соответственно). Далее же порядок следования сыновей Владимира оказывается совсем уж неопределенным и гадательным, а точкой отсчета в нем поневоле предстает Ярослав Владимирович, Ярослав Мудрый, к 1030-м годам сосредоточивший всю власть над Русью в своих руках. При этом невозможно даже безапелляционно утверждать [124] В знаменитых списках сыновей крестителя Руси он всегда помещается после, а не до детей Рогнеды, среди которых назван Ярослав. Однако поскольку дети Владимира сгруппированы здесь по принципу происхождения от одной матери, а Владимир, ни будучи язычником, ни став христианином, не придерживался моногамии, то из подобной схемы невозможно вычленить линейную последовательность появления его детей на свет. , был ли интересующий нас Святослав старше или моложе Ярослава, хотя последнее представляется более вероятным.

Так или иначе, с одной стороны, мы можем быть уверены, что «дедне» имя Святослав достается отнюдь не первенцу князя, а с другой — не менее очевидно, что использование такого имени как в общеродовом, так и, собственно, в династическом узусе — шаг особой семиотической значимости. Вообще говоря, неожиданные ономастические ходы средневековых династов часто связаны с некой новой перспективой, которую нарекающий стремится задать в истории собственной семьи. В свое время наречение первого Святослава, Святослава Игоревича, и маркировало подобного рода смену вех в семье пришлых варягов — родители со скандинавскими именами, Игорь и Ольга, дают своему сыну-наследнику славянское двухосновное имя, тем самым подчеркивая свое отделение от скандинавской родины и окончательное врастание в ту культурную среду, где их потомкам предстояло навсегда остаться и править [125] Обратим внимание, что из семьи скандинавское по происхождению имя Игорь в ту пору отнюдь не исчезло. Его получает некто, по всей видимости, принадлежавший к одному поколению с князем Святославом. Во всяком случае, в договоре Руси с греками 945 г. фигурирует Игорь «нети Игоревъ» (ПСРЛ. Т. I. Л., 1926. Стб. 46). Термин «нети», вообще говоря, нехарактерный для летописного узуса, да и в целом нечастый на русской почве, означает младшего родича, прежде всего племянника, быть может, внука или внучатого племянника. Следы этого персонажа теряются, однако самое имя не утратилось и в дальнейшем. Со временем его получит один из внуков Владимира Святославича, а позднее — и ряд других представителей династии. .

В то же время, говоря об использовании деднего имени как такового, можно вспомнить, например, о выборе имен для сыновей Карла Великого. Известно, что Карл, сын Пипина Короткого, сначала передал отцовское имя своему первенцу, вошедшему в историю как Пипин Горбатый. Спустя некоторое время после развода с его матерью, заключения нового брака и появления в нем детей Карл пожелал иначе распределить наследование властных полномочий и переименовал в Пипина своего третьего сына, прежде нареченного Карломаном [126] При этом старший брат Карломана/Пипина, рожденный в том же браке, получил имя Карл , т. е. стал тезкой родного отца. Ни в Скандинавии, ни на Руси X в. столь прямолинейный способ десигнации наследника был бы невозможен — в интересующую нас эпоху здесь еще соблюдался архаический запрет на наречение сына именем живого отца или деда. . В данном случае стратегический замысел императора по перераспределению властных привилегий в целом удался — империя была разделена между малолетними сыновьями, Карлом, Карломаном/Пипином и Людовиком, а оставшийся не у дел Пипин Горбатый оказался участником разоблаченного заговора и был пострижен в монахи [127] Angenendt A. Taufe und Politik im frühen Mittelalter // Frühmittelalterliche Studien. 1973. Bd. VII. S. 148; Thoma G. Namensänderungen in Herrscherfamilien des mittelalterlichen Europa. Kallmünz, 1985. S. 77. (Münchener hist. Studien. Abt. Mittelalterliche Geschichte; Bd. 0013). (Münchener universitätsschriften / Inst. für Mittelalterliche Geschichte); Успенский Ф. Б. Имя и власть: выбор имени как инструмент династической борьбы в средневековой Скандинавии. М., 2001. С. 68, с указанием литературы. .

Разумеется, изменение династических приоритетов, маркируемое именами, не обязательно было столь кардинальным, далеко не всегда речь шла о том, что старшие сыновья непременно обделялись в пользу младших. Возвращаясь на русскую почву, уместно вспомнить, как Владимир Мономах, задавший с помощью родовых имен весьма престижные династические перспективы для своих детей от первого брака, нашел вполне нетривиальное решение, нарекая детей от другой жены, — он дает крестильные имена предков в качестве единственных, обозначая тем самым, что наследственные права им безусловно обеспечены, но и права их старших (единокровных) братьев нарушать не предполагается.

Существует целый ряд исследовательских построений, связывающих убийство Бориса и Глеба с тем, что Владимир задумал перестроить систему распределения власти между сыновьями и организовать ее не по простому принципу старшинства, а на каких-то иных, более сложных основаниях, согласно которым первое место отдавалось бы Борису, а не Святополку и не Ярославу. Однако, если вспомнить о том, сколь велика и разнообразна была семья Владимира, многочисленные отпрыски которого рождались как до, так и после его обращения и происходили от разных жен, то следует полагать, что на разных этапах своего правления он не раз пытался установить некий иерархический порядок наследования, руководствуясь тем, что представлялось наиболее актуальным в текущей ситуации.

Учитывая важность деднего имени как очень эффектного и эффективного инструмента десигнации, можно допустить, что его появление в семье как раз запечатлевает один из таких эпизодов династического планирования. Напомним, что Владимир начинал свое восхождение по династической лестнице как младший сын, да вдобавок еще и считавшийся бастардом. Нетрудно заметить, что важными вехами его княжеской карьеры (особенно вначале) служили — вполне в духе родовой архаики — матримониальные союзы. Насильно взяв в жены Рогнеду, он разом перехватил невесту своего старшего брата и приобрел целое княжество, прежде Рюриковичам не принадлежавшее. Захватив Киев, он заодно перехватил и «жену братню», супругу убитого им Ярополка, а христианство согласился принять лишь при условии брака с византийской порфирородной невестой. Признание им сыновей, рожденных от разных женщин, составляло, со всей очевидностью, ничуть не менее значимый элемент той программы, которая была призвана воплотить и продемонстрировать его династическую мощь. При этом по сути своей программа Владимира представляла собой причудливое смешение привычных категорий родового мира и лежащих за пределами этого мира потестарных устремлений.