Владимир Воейков - С царем и без царя

Сохранение дружеских отношений с Россией поддерживалось Бисмарком, который был сторонником существовавшего между этими двумя странами тайного мирного договора. Может быть, он сохранился бы надолго, если бы не произошел следующий инцидент: когда император Александр III приехал в Берлин на свидание с императором Вильгельмом II, он нашел тотчас по приезде на своем письменном столе секретное донесение с приложением документов, ясно доказывавших вероломство Бисмарка и даже заключавших в себе насмешки последнего над личностью царя.

На аудиенции, состоявшейся вскоре после ознакомления государя с содержимым секретного пакета, Бисмарк был так принят царем, что до конца своей жизни боялся оставаться наедине с императором Александром III.

Потеряв после этого доверие к Бисмарку, Александр III стал склоняться к мысли о сближении с Францией и заключении франко-русского союза.

Заместивший Бисмарка на посту канцлера генерал Каприви не приложил стараний к улучшению отношений между Германией и Россией.

Придавая большое значение союзу с Австро-Венгрией, он, как честный солдат, не находил для себя возможным принять меры к восстановлению существовавшего при Бисмарке тайного договора с Россией, так как, по его мнению, это было бы двойной игрой; при этом он добавлял, что предшественник его был в состоянии жонглировать пятью шарами, а он, Каприви, будет счастлив, если справится с двумя. К этому самому времени стали из Германии поступать сведения о возраставшей нервности императора Вильгельма II, неустойчивости его характера и убеждений, а также об усилении вооружения армии.

Солидарность свою с балканской политикой венского кабинета, направленной против влияния России в освобожденных ею славянских государствах, Берлин открыто заявил лишь в 1909 году, когда захват Боснии и Герцеговины сделал для всех очевидным стремление Австро-Венгрии поработить в числе славянских народов и сербский.

Поддержка императором Вильгельмом II стремлений Вены по отношению к славянам послужила основанием для назревшего вооруженного столкновения германства со славянством. Одним из симптомов открыто начавшейся агрессивной политики Австро-Венгрии против России был следующий эпизод: в середине февраля 1914 года иеромонах Алексей Кабалюк был приговорен, по газетным сведениям, к четырем с половиной годам тюрьмы и тысяче крон штрафа за то, что, по словам приговора, распространял русское православное вероучение, восхвалял русского царя и Россию и, возбуждая таким образом ненависть против венгерских властей, якобы посягал на законные права венгерского короля.

В начале февраля государь принял в Царском Селе вновь назначенного посла нашей союзницы Франции — Мориса Палеолога, заменившего посла Делькассе, которому Его Величество выразил свое особое внимание данным ему на прощание парадным обедом в Александровском дворце.

Нельзя сказать, чтобы Делькассе воздавал добром за хорошее к нему отношение царя. Петроградский корреспондент приписывает ему такую фразу: «Россия для меня — только дипломатическая и военная величина, а участь 180 миллионов мужиков меня совершенно не интересует».

Так говорил накануне войны кавалер ордена св. Андрея Первозванного и посол союзной Франции, пользовавшийся в России prestige incontestable (неоспоримым авторитетом).

Между тем в 1890 году во французской палате депутатов тот же Делькассе горячо ратовал в произнесенной им речи за союз между Россией и Францией, основанный на общности интересов, причем он доказывал, что разница в образе правления не препятствует франко-русскому сближению, так как Франция в этом столетии воевала с Россией, когда была монархической.

Произнесена была речь Делькассе за два года до заключения между Россией и Францией военной конвенции, которой добивались не он один, а почти все члены французского правительства. Интересно впечатление, произведенное предварительными переговорами об этой конвенции на графа Ламздорфа, в то время советника нашего министерства иностранных дел: в своем дневнике он, между прочим, пишет в 1891 году: «Французы собираются осаждать нас предложениями заключить соглашение о совместных военных действиях обеих держав в случае нападения какой-нибудь третьей стороны. Совершенно запутавшись в их сетях, мы будем преданы и проданы при первом удобном случае».

Вообще обязательства, налагаемые дружбою, очень мало стесняли работу французских дипломатов: мне пришлось в 1935 году слышать хвалебные отзывы по адресу работников Кэ д'Орсэ за их тридцатилетние труды по отторжению их младшей сестры — Польши от России, с царским правительством которой Франция в то время уже была связана договорными обязательствами.

Заменивший Делькассе Морис Палеолог использовал свою миссию посла при русском дворе отчасти и для обогащения французской литературы произведениями, дававшими его соотечественникам сведения довольно сомнительного свойства, так как он знакомился с жизнью России по циркулировавшим в петербургском обществе сплетням, наложившим яркий отпечаток на его книгу «Россия царей». Правда, он и сам сознается, что не может разгадать русскую душу и русскую женщину... А разгадал ли он матушку-Россию, за описание коей взялся?

Невольно напрашивается сравнение его труда с мемуарами графа де Сегюра, который в царствование императрицы Екатерины II был послом Франции при русском дворе. Граф де Сегюр был представителем Франции времен королей; Морис Палеолог представлял свободную республику. Хотя, казалось бы, столетний период времени и должен был повлиять на культурный прогресс, но, к удивлению, замечается другое: в мемуарах графа де Сегюра ясно выступает нравственный облик человека образованного, умного, воспитанного и притом джентльмена до мозга костей. Никто не может сомневаться в том, что императрица Екатерина II, как и всякий человек, не была полным совершенством: и у нее были недостатки, слабости, вероятно дававшие даже более обоснованные темы для придворных сплетен, чем сто лет спустя. Но как к ним относится, судя по его книге, граф де Сегюр? Он полон почтительности, благодарности и уважения к императрице, личность которой оценивает совершенно беспристрастно, воздавая должное всем ее высоким качествам и не уделяя внимания «дворцовым коридорным вестникам».

Сильно поражает в книге Палеолога умышленное или нечаянное замалчивание вопроса, интересного для всякого его соотечественника и относительно которого до сего времени еще не было двух мнений: в его книге читатель не находит оценки принесенных во время великой войны Россией жертв для поддержки союзников, в исполнение данного государем слова.

Во второй своей книге «Трагический роман императора Александра И» он почему-то находит блестящей выходку французского присяжного поверенного Флоке, крикнувшего императору Александру II при его посещении в Париже 5 июня 1867 года св. каплицы: «Vive la Pologne, Monsieur» («Да здравствует Польша, господин»).