Бернгард Куглер - История крестовых походов

Политика императора не направилась, однако, по этому пути и как для того времени, так и для всей эпохи крестовых походов имело роковое значение то, что Алексей не хотел слышать о подобном дележе предполагавшейся добычи. Он, напротив, возымел сверх меры себялюбивую мысль соединиться с крестоносцами вовсе не для обоюдной выгоды, но просто воспользоваться ими как своим орудием.

Что бы они ни завоевали в будущем, как бы далеко это ни было, все это должно было вернуться под его верховную власть — на том основании, что некогда все страны до границ Ирана и Аравии принадлежали Византийской империи. И чтобы сделать это требование вполне ясным для пилигримов, Алексей решил воспользоваться формами западной ленной системы и приготовился требовать от крестоносных князей ленной присяги на ожидаемые завоевания. Этим он, конечно, до чрезвычайности увеличил те большие трудности, какие и без того мешали общеполезному союзу между ним и крестоносцами, и, как показали последствия, повредил себе самому, своей империи и делу всего христианства [16].

Но несмотря на то, начало личных отношений византийцев и крестоносцев произошло удивительно благоприятно. Потому что упомянутый королевский принц, граф Гуго Вермандуа, едва принял крест, как, охваченный жаждой подвигов, отправился из Франции на юг, не дожидаясь окончательного снаряжения войска. В Италии папа Урбан, к его великой радости, дал ему с собой священное знамя св. Петра; чтобы предупредить о себе, он отправил в Константинополь напыщенное послание, а поздней осенью 1096 года отплыл из Бари в Диррахиум. Там его ожидали. Византийский начальник крепости принял его с почетом, но тотчас окружил его стражей, так что граф, не замечая того, стал пленником. Под таким же надзором он был доставлен в Константинополь и там принят императором с таким блеском, что этот тщеславный человек, всем этим очень довольный, не задумываясь дал требуемую ленную присягу.

Но затем приближался герцог Готфрид Бульонский, который уже в половине августа 1096 г. со всем своим войском покинул родину и через северную Германию достиг венгерской границы. Здесь он убедил короля Коломана, чтобы он не позволил, как с прежними предводителями пилигримов, обижать своих единоверцев, и после этого мирно прошел Венгрию. Через Болгарию и часть греческой области поход прошел счастливо — по тому древнему великому торговому и военному пути, которым, по преданию, шел Карл Великий к Святому Гробу, через Ниссу и Софию на Филиппополь, — когда, наконец, герцог узнал, какая судьба постигла между тем Гуго Вермандуа. Тогда в нем и его лотарингцах возгорелась жестокая злоба. Они с грабежом прошли всю нижнюю Фракию, и 23 декабря крестоносцы прибыли в раздраженном настроении к Константинополю. Правда, император сделал теперь все возможное, чтобы восстановить с Готфридом доброе согласие, но так как в то же время он требовал ленной присяги, то добился немногого. Лотарингцы, правда, воздержались от дальнейших насилий, расположились по ту сторону Золотого Рога в Пере и провели там в величайшем мире следующие зимние месяцы, но сам Готфрид избегал всяких личных сношений с Алексеем и на повторявшиеся все более настоятельно приглашения прибыть в резиденцию для переговоров холодно отвечал, что он еще не настолько доверяет императору, чтобы решиться на свидание с ним. Основанием этого способа действий, конечно, было ни что иное, как то, что таким образом герцог надеялся всего удобнее избежать ленной присяги. Это мало-помалу довело Алексея до убеждения, что этого государя только силою можно заставить исполнить свою волю. Поэтому в великий четверг 2 апреля 1097 года византийский император велел своим войскам сделать нападение на лотарингцев, но это нападение было так неудачно, что тотчас опять прибегли к переговорам. Граф Гуго, по поручению императора, отправился к герцогу Готфриду. Но последний принял посланного самым суровым образом: «ты, сын короля, стал рабом и хочешь из меня так же сделать раба?» Он объявил, что не даст ни ленной присяги, ни переведет своего войска в Азию, как хотел Алексей, до прибытия других крестоносцев. После этого оказалось самым верным снова взяться за оружие и употребить все силы для усмирения этой лотарингской гордости. На этот раз посчастливилось. В великую пятницу византийское войско одержало решительную победу. Готфрид согласился принять ленную присягу, и несколько дней спустя его войска перешли Босфор [17]. В личных отношениях к герцогу Алексей опять выказал себя мастером в обхождении с людьми. Он так щедро одарил нового вассала и так изысканно его принимал, что в его сердце не осталось ни малейшего следа предыдущих дурных действий императора.

Но была ужасно рискованной та игра, благодаря которой византийская политика достигла такого успеха. Потому что в то время, как с лотарингцами шла открытая борьба, со всех сторон подходили другие крестоносные войска, и одни с другими легко могли бы действовать сообща, если бы в последнюю минуту не была достигнута победа над Готфридом. Теперь, напротив, можно было надеяться, что пример герцога Бульонского не останется без влияния на остальных князей.

Всего меньше забот доставил императору Боэмунд, который поздней осенью двинулся из Апулии и в течение зимы медленно двигался через Эпир и Македонию во Фракию. Правда, на походе норманны позволяли себе большие насилия, потому что не однажды раздражал их отказ жителей давать им продовольствие. Но Боэмунд, несмотря на необузданность своих людей, а именно Танкреда, и несмотря на случавшиеся схватки с византийскими войсками, которые должны были защищать свою страну от насилий крестоносцев, — Боэмунд в сущности сумел поддержать мир и, преодолев главные трудности похода, 1 апреля покинул даже свое войско в сопровождении императорских чиновников, чтобы поспешить вперед в Константинополь. Здесь он обменялся с Алексеем дружескими уверениями, после небольшого раздумья принес ленную присягу, которой едва ли придавал особое значение, и получил за это такие драгоценные подарки, что воскликнул: если бы у меня были такие сокровища, мне служил бы целый мир. Но, так как до сих пор обстоятельства слагались для него очень удачно, то он заявил императору, что для себя он желает приобрести на Востоке видное положение [18]. Здесь он, конечно, встретил сопротивление. Алексей, увлеченный несчастной политикой воспользоваться крестоносцами исключительно для своей собственной выгоды, тотчас увидел в Боэмунде соперника и с тех пор смотрел на все его действия с глубоко затаенным, но тем более враждебным недоверием.

Мало-помалу достигли Константинополя Роберт Фландрский, Раймунд Тулузский, Роберт Нормандский, Стефан Блуаский и другие знатные люди. Жители Фландрии и северные французы все проходили через Италию на юг до Апулии, оттуда через море и с эпирского берега шли по следам Боэмунда. Только Раймунд Тулузский обошел на севере Адриатическое море, сделал поход через Далмацию, чрезвычайно затрудненный суровой и гористой местностью и враждебностью ее диких обитателей, и затем, подобно другим, через Эпир достиг до Фракии. Все они, за единственным исключением графа Раймунда, присягнули без затруднений. Но этот отказался с задорным упрямством, потому что требование императора оскорбляло и возмущало его до глубины души. Потому что, хотя вообще это был характер мелочный, педантичный, капризный и завистливый, но вместе с тем он проникнут был религиозной стороной крестового похода, как монах, и жаден до приобретения земель, как норманн. Его благочестию противоречило подчиниться в священной войне земному властителю, а его жадность опасалась, что присяга может уменьшить на Востоке его царственный блеск, о котором он уже мечтал. Боэмунд легко расстался с подобными сомнениями, но Раймунд, столько же боязливый в своей совести, как и жадный, оказывал каждому приступу со стороны императора непоколебимое сопротивление. Даже когда Алексей произвел сильное и успешное нападение на провансальское войско, как прежде на лотарингское, то это так мало поразило графа, что он, напротив, стал только еще упрямее и громко взывал к мести за такое вероломство. Решение этой отвратительной ссоры произошло, наконец, потому, что Боэмунд резкими словами восстал против Раймунда и предоставил в распоряжение императора все свое влияние. Граф был этим глубоко возмущен, но и Алексей с возраставшим недоверием смотрел на так смело выступающего норманна и поэтому, когда Раймунд, по крайней мере, предложил поклясться, что не предпримет ничего против его жизни и чести, Алексей объявил себя удовлетворенным. Немного спустя император сошелся с графом на почве общей ненависти к Боэмунду.