Анатолий Юновидов - Крым 1941. Битва за перешейки

Саму информацию о сдаче Керчи в средствах массовой информации решено было попридержать. Еще через три дня после оставления города газеты продолжали печатать сообщения о том, что она держится. Так, 19 ноября на первой полосе «Красной звезды» появилась небольшая заметка «Положение в Крыму». Она лаконично сообщала, что «иначе сложилась обстановка в районе Керчи. Имея огромное превосходство в технике, фашисты с каждым днем усиливают натиск. Наши части, мужественно сражаясь с врагом, отбивая ряд атак, вынуждены, однако, постепенно отходить. Бои в районе Керчи становятся все более напряженными ».

Только в утреннем сообщении Совинформбюро от 20 ноября появилась информация о сдаче Керчи, которая была названа эвакуацией. Сообщение не носило самостоятельного характера, а являлось ответом на распространенные прессой и информационными агентствами всего мира сообщения Германского командования о взятии Керчи и захваченных в ней значительных трофеях.

Совинформбюро, ранее замалчивавшее сдачу Керчи, теперь сообщило, что эвакуация « была предпринята по приказу Главного Командования по стратегическим соображениям, для того чтобы дать нашим войскам возможность укрепиться на новых, более выгодных для обороны рубежах ».

В соответствии с этим сообщением 21 ноября в «Красной звезде» появилась большая статья «Как была эвакуирована Керчь». Газета, разумеется, не стала выносить сор из избы и акцентировать внимание на том, что Керчь была сдана без приказа Ставки. Статья носила откровенно успокаивающий характер, и эвакуация Керчи в ней преподносилась как блестящая стратегическая операция, которая была обусловлена « определенными стратегическими соображениями» и проводилась «по заранее разработанному плану, в сроки, установленные командованием ».

По мнению автора статьи, явно вдохновленного операцией по эвакуации Приморской армии из Одессы, выходило, что целью немцев было не занять Керчь, а не допустить эвакуации оттуда советских войск.

В статье подробно рассказывалось, как противник ударами с фронта и тыла пытался прорвать оборону прикрывающих эвакуацию частей и не допустить отправку из Керчи оборудования заводов, ценного имущества и самих советских войск. Враг все время « нес большие потери, и сломить сопротивление наших войск, прикрывающих эвакуацию из города, ему никак не удавалось ». В статье категорически отрицалось, что противнику удалось захватить в городе что-нибудь ценное. « Немцы получили пустой город. Сколько бы они ни кричали сейчас о больших трофеях… из Керчи вывезено все ценное имущество, оружие, войска ».

Впрочем, статья отрицала и факт трехдневных боев в самом городе, утверждая, что « не было здесь убитых или раненых, так как в городе не велось ни одного боя ». Зато числа вражеских потерь были просто фантастичными. Сообщалось о 20 тысячах убитых, уничтожении 1100 автомашин, 200 орудий и даже 130 танков, которых противник вообще практически не имел.

Но публичные заявления о том, что Керчь была оставлена организованно и планово, не означали, что виновные в ее сдаче не понесут ответственности.

После эвакуации Керчи и неудач на Ростовском направлении представитель Ставки Верховного Главнокомандования маршал Григорий Иванович Кулик был отозван в Москву, где находился в распоряжении Государственного Комитета Обороны. В оставлении Керчи он обвинен не был и под суд вместе с бывшим командующим вооруженными силами Крыма вице-адмиралом Левченко не попал.

Однако в ходе следствия Левченко показал, что Кулик «вместо принятия мер к обороне города Керчь, своими пораженческими настроениями и действиями способствовал сдаче врагу этого важного в стратегическом отношении города».

О показаниях бывшего командующего войсками Крыма 26 января 1942 года было доложено Сталину. Верховный Главнокомандующий заинтересовался полученным сообщением и распорядился взять с Кулика объяснения относительно показаний Левченко.

30 января маршал представил Сталину запрошенные им объяснения, в которых подробно описал развитие обстановки в Керчи и на Таманском полуострове 11–12 ноября, на основании которого он пришел к выводу, что удержать Керчь не представляется возможным. Проанализировав сложившуюся обстановку, маршал пришел к выводу, что принятое решение было единственно верным: «Правильно было принято мной решение не дать добить остатки армии и ни в коем случае не отдать противнику артиллерии и вооружения, организованно переправить армию на Таманский полуостров и выполнить Вашу основную задачу — не допустить противника овладеть Таманским полуостровом и выйти на Северный Кавказ. Эту задачу я и выполнил… Армия была переброшена, вооружение и артиллерия были спасены и полностью разгромить армию противнику не удалось».

Считая свои действия абсолютно правильными, Кулик резко отреагировал на высказанные в свой адрес обвинения: «Если некоторые „стратеги“ считают, что удержанием гор. Керчь с гаванью прикрыто движение противника на Северный Кавказ, т. е. на Таманский полуостров, то они глубоко ошибаются и не понимают обстановки. Когда противник занял Керченскую крепость, он мог переправляться на Тулузскую косу и занять южный отрог Таманского полуострова, а это равноценно занятию всего Таманского полуострова и окружению гор. Керчь. Поэтому с теми силами, которыми мы располагали, решать две задачи было не в силах, т. е. удержать Керчь с гаванью и плотно занять Таманский полуостров. Несмотря на то что я взял без Вашего разрешения 12 стрелковую бригаду и один стрелковый батальон с запасного полка, этих сил хватило только для занятия обороны на Таманском полуострове.

Если дающие это показание и составители этого письма называют правильную мою оценку обстановки, а исходя с оценки обстановки и правильное мое решение паникерским, пораженческим и даже преступным, то я не виновен в том, что они не понимают самых элементарных познаний в военном деле».

Взбешенный брошенным ему Левченко обвинением в трусости, маршал дошел до того, что практически вызвал обидчика на дуэль и попросил Сталина о посредничестве в этом вопросе: «В отношении же моей личной трусости я даже до сих пор не знал, что я трус, хотя воюю уже шестую войну в своей жизни. У меня к Вам, товарищ Сталин, одна просьба: прикомандируйте тех, кто называет меня трусом. Пусть они побудут при мне несколько боев и убедятся, кто из нас трус».

При этом Григорий Иванович разгорячился настолько, что полностью забыл об осторожности и субординации и написал фразу, впоследствии ставшую для него роковой: «…самое главное преступление делает командир, если он отдает войскам заведомо невыполнимый приказ, войска его выполнить не в силах, гибнут сами, а приказ так и остается невыполненным».