Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

После присоединения Прибалтики к СССР в 1940 г. многие оставшиеся в живых к этому времени бывшие офицеры русской армии были депортированы вглубь СССР и подверглись репрессиям. Среди депортированных и позднее арестованных были и главнокомандующие латвийской и эстонской армиями периода Гражданской войны генералы Балодис и Лайдонер, проведшие по 12–13 лет в заключении, причем Лайдонер в заключении и скончался.

Проведенный анализ позволил свести данные об общей численности бывших русских офицеров в национальных армиях в таблицу (табл. 4).

Таблица 4

Численность бывших офицеров русской армии в армиях национальных государств периода Гражданской войны (1917–1922 гг.)

Таким образом, офицеров, перешедших из русской армии в войска новых независимых государств, возникших на окраинах разрушенной империи, было не менее 26 тысяч человек или, по меньшей мере, 10 % офицерского корпуса осени 1917 г. Большинство офицеров, оказавшихся в этих армиях, были офицерами военного времени. Общей чертой всех национальных армий стали попытки националистически настроенных политиков изгнать из их рядов или вытеснить с руководящих постов офицеров русского происхождения. В некоторых армиях, где русских по происхождению офицеров почти не было, предпринимались попытки изгнания бывших офицеров русской армии безотносительно их национальности (Финляндия). Общей чертой многих национальных армий стало незнание офицерским составом национального языка. Прежде всего, это касалось Украины и Закавказья. Как следствие, делопроизводство нередко велось на русском языке, понятном для всех. Подобного явления почти не было среди офицеров в Польше и Финляндии, где существовал сильный национальный дух.

Раскол офицерства являлся одной из составляющих общей трагедии русского общества, пережитой им в революционную эпоху. Сегодня биографии многих представителей офицерского корпуса той поры известны достаточно подробно. Это позволяет исследовать данное явление на микроуровне, проследить родственные и служебные связи того или иного офицера, изучить круг его общения, проанализировать выбор каждой такой микрогруппы. На этом уровне погружения мы видим, что по разные стороны баррикад оказывались близкие родственники, недавние товарищи по службе, однокашники, порой даже люди одного мировоззрения. Причем распространялись эти особенности и на высокопоставленных людей.

К примеру, широкую известность в качестве военных специалистов РККА в Гражданскую войну приобрели братья Раттэли Николай и Иван Иосифовичи, первый из которых в старой армии дослужился до генерала, а второй – до полковника. В рядах РККА Н.И. Раттэль занимал важный пост начальника Всероссийского главного штаба, а И.И. Раттэль служил по военным сообщениям (в том числе был начальником военных сообщений Южного фронта). Однако удалось установить, что их младший брат Евгений, полковник старой армии, успел за Гражданскую войну два раза послужить у красных, а в перерыве служил в войсках Деникина [498]. По удивительному совпадению родной брат другого начальника Всероссийского главного штаба бывшего генерала А.А. Свечина, М.А. Свечин, также служил на белом Юге. Все это создает ощущение по-настоящему братоубийственного характера Гражданской войны, несмотря на то, что перечисленные выше родные братья не считали друг друга врагами.

Поразительный пример крепости семейных чувств дает история отца и сына Клембовских. Бывший генерал В.Н. Клембовский в 1920 г. оказался среди членов Особого совещания при главкоме и в этом качестве среди прочих подписал знаменитое воззвание к бывшим офицерам русской армии с призывом забыть старые обиды и вступить в Красную армию для защиты России. На это с гневной и оскорбительной отповедью откликнулся знаменитый писатель А.И. Куприн, живший тогда в Финляндии. Однако сын Клембовского подполковник Г.В. Клембовский, ветеран Белого движения на Севере России, несмотря на то, что участвовал в Гражданской войне по другую сторону баррикад, вызвал Куприна на дуэль (писатель от поединка уклонился). В одном из писем в связи со случившимся Г.В. Клембовский отметил: «Уверен в том, что большевизм в России придет к скорому концу, и будущая правдивая история Обновленной России сумеет воздать должное и моему отцу» [499].

Но, конечно, непримиримость не обошла стороной и офицерство. Многие офицеры из белых и национальных армий, равно как и красные военспецы, при попадании в плен оказались жертвами террора. Если пленных военспецов белые расстреливали лишь в исключительных случаях и чаще всего в порядке самосуда (по оценке А.Г. Кавтарадзе, речь идет о нескольких десятках человек [500]), то расстрелы пленных белых офицеров в Советской России приобрели масштабный характер [501]. На архангельском Севере в 1920–1921 гг. были расстреляны сотни офицеров и нижних чинов белых армий [502]. Как отмечалось в советском документе, датированном сентябрем 1921 г., «красный террор стушевал все бывшие насилия белых» [503].

Центральное положение красных сыграло свою роль и в офицерском вопросе. Прежде всего, красные, несмотря на враждебную политику по отношению к офицерству, смогли заполучить в свои ряды колоссальное количество бывших офицеров. Количество переходило в качество. И до сих пор встречающиеся даже в работах профессиональных историков утверждения о том, что вахмистры (у красных) разгромили царских генералов (у белых), далеки от реальности. В то же время белые фронты вследствие своей географической разобщенности и удаленности друг от друга не смогли наладить даже необходимый обмен командными кадрами в целях восполнения дефицита, существовавшего на некоторых фронтах (например, на Восточном) и более эффективного использования кадров при их избытке (как на Юге). Основными белыми фронтами стали Южный и Восточный, с большим отрывом от остальных лидировавшие и по количеству офицеров. В силу своей периферийности Северный и Северо-Западный фронты белых являлись второстепенными, в том числе и в отношении контингентов офицеров.

Наряду с численностью офицерства в противоборствующих лагерях не менее важен вопрос эффективности использования этих кадров. И здесь при меньшей численности военспецов в сравнении с белым офицерством организационным превосходством обладала Красная армия, строившаяся на началах строгой централизации (многое было перенято из опыта Великой французской революции). Эта эффективность прослеживается по многим показателям.

В РККА на высоком уровне стоял учет кадров, а следовательно, связанное с ним распределение кадров (назначения) также могло осуществляться эффективнее. Белые же были связаны в этом вопросе множеством условностей, унаследованных от старой армии и старой России. Например, достаточно проблематично было назначить в казачью часть офицера-неказака и, наоборот, изъять офицера из казачьих формирований и перевести его в армейскую часть.