Андрей Ганин - Семь «почему» российской Гражданской войны

После прибытия в Уфу Чернов, фактически находившийся на нелегальном положении, от имени ЦК ПСР направил Чехословацкому национальному совету ультиматум, потребовав сотрудничества в борьбе против Колчака или окончательного разрыва отношений. Ультиматум помимо требований содержал краткий обзор событий на Востоке России в сентябре – ноябре 1918 г., а также характеристику сложившихся политических сил. В тексте ультиматума командному составу чехословацких войск противопоставлялись старшие офицеры русской армии, которые якобы оттесняли «на задний план, держа в загоне и распыляя истинно демократическую часть офицерства, носительницу труда и таланта…» [714]

Любопытно, что в ультиматуме предлагалось создать объединенное русско-чешское военное ведомство, которое возглавил бы управляющий чехословацким военным ведомством подполковник (произведен 29 ноября 1918 г.) Р. Медек «при двух товарищах министра по выбору русской демократии» [715]. По всей видимости, на один из постов товарища военного министра предполагалось назначить полковника Ф.Е. Махина [716]. Этот ультиматум в Челябинск должны были отвезти И.М. Брушвит и Л.Я. Герштейн, а в Челябинске к ним должен был присоединиться Н.В. Фомин.

Однако события развивались стремительно. Приказ об аресте бывших членов Комуча и их союзников был отдан адмиралом А.В. Колчаком 30 ноября 1918 г. В приказе говорилось: «Бывшие члены самарского Комитета членов Учредительного собрания, уполномоченные ведомствами бывшего самарского правительства… И примкнувшие к ним некоторые антигосударственные элементы в уфимском районе, в ближайшем тылу сражающихся с большевиками войск, пытаются поднять восстание против государственной власти: ведут разрушительную агитацию среди войск; задерживают телеграммы верховного командования; прерывают сообщения Западного фронта и Сибири с оренбургскими и уральскими казаками; присвоили громадные суммы денег, направленные атаману Дутову для организации борьбы казаков с большевиками, пытаются распространить свою преступную работу по всей территории, освобожденной от большевиков» [717]. Далее всем русским военным начальникам предписывалось «самым решительным образом пресекать преступную работу вышеуказанных лиц» [718].

Уже утром 2 декабря, в понедельник, в Уфу из Челябинска прибыл отряд командира 41-го Уральского стрелкового полка полковника А.В. Круглевского (450 штыков) [719]. А 3 декабря генерал-майор С.Н. Войцеховский заявил В.К. Вольскому, что не может ручаться за безопасность съезда в Уфе, и предложил делегатам уехать в другое место [720]. Получив такой ответ, депутаты пришли к выводу о необходимости привести в полную боевую готовность верные части. Здесь существует расхождение в изложении хода событий двумя съездовцами – С.Н. Николаевым и Н.В. Святицким. Первый утверждал, что преданных съезду войск в Уфе хватало, второй же считал, что войск не было, поскольку все верные эсерам формирования находились на фронте, в 200 верстах от Уфы. Тучи над эсерами сгущались, и лидер партии В.М. Чернов, судя по всему, значительно усилил свою охрану – с 4–6 до 20 человек [721].

Верных частей, готовых подчиняться эсерам, было немного. Попытки агитировать в войсках успехом не увенчались [722]. В распоряжении съезда в Уфе, по мнению С.Н. Николаева, были следующие силы: русско-чешский батальон (полк) (400–450 штыков), отряд (батальон) имени Учредительного собрания (1000 штыков на фронте и 250 – в Уфе) и конный отряд Б.К. Фортунатова (100 сабель). Кроме того, депутаты рассчитывали на поддержку Ижевской бригады и мусульманских (башкирских) частей. В самой Уфе формировался еще один батальон Учредительного собрания, но генерал Войцеховский приказал не выдавать солдатам оружие. Позднее он, по свидетельству депутата Н.В. Святицкого, уступил требованиям съездовцев, но не изменил своего отрицательного отношения к формированию таких частей [723]. Депутат С.Н. Николаев вспоминал: «Под предлогом, что стоящим в тылу частям нет нужды иметь надлежащее вооружение. В их распоряжении были оставлены лишь берданки, и то в недостаточном количестве, и несколько дрянных пулеметов» [724].

Вполне надежен был конный отряд Б.К. Фортунатова. Вот что спустя десять с лишним месяцев после рассматриваемых событий записал в своем дневнике один из офицеров отряда: «Сзади же нас… ненавистная нам реакционная армия, которая, оправившись, несмотря на то, что мы прикрывали их отход, не преминула [бы?] с нами расправиться» [725]. Яркий пример отношения сторонников ПСР к белым. Что касается Ижевской бригады, то надежды эсеров на нее не оправдались. Бригада практически сразу перешла на сторону адмирала Колчака. На офицерском собрании командир бригады штабс-капитан Журавлев – ставленник эсеров – попытался склонить офицеров на сторону Директории. Его поддержали лишь двое сообщников, которые вместе с самим Журавлевым через некоторое время бежали из бригады, захватив два миллиона рублей [726]. В одной из телеграмм сообщалось, что «отступление от Ижевска происходило беспорядочно. Самую большую беспорядочность проявил штаб. Поступок ижевского штаба по отношению к членам Уч[редительного] соб[рания] – самое постыдное, вернее – предательское. Члены Уч[редительного] соб[рания] даже не были поставлены в известность относительно оставления Ижевска. Чрезвычайное осадное положение и военная диктатура введена и проводится самым беспощадным образом…» [727]По всей видимости, речь шла о ненадежности ижевцев в отношении их приверженности ПСР.

По свидетельству того же Николаева, отряд Фортунатова был приведен в боевую готовность и верхом прождал до утра, офицеры русско-чешского батальона (полка) также ждали сигнала к выступлению и, не дождавшись, разошлись по домам. Дело в том, что посланец от съезда к этим частям был задержан правительственными войсками, и сигнала к выступлению не последовало [728]. В ночь на 3 декабря ряд (по одним данным – 12, по другим – 13–14, точный список до сих пор неизвестен) членов Учредительного собрания (Н.Н. Иванов, Ф.Ф. Федорович (оба – члены ЦК ПСР), В.Е. Павлов, В.Н. Филипповский, И.П. Нестеров, В.В. Подвицкий, С.М. Лотошников, В.Т. Владыкин, И.В. Васильев, А.Н. Алексеевский, С.Н. Николаев, К.Т. Почекуев, а также один из депутатов от мусульман), кроме того, заведующий охраной съезда эсер А.Н. Сперанский, управляющий канцелярией съезда Н.Я. Барсов, управляющий делами ведомства внутренних дел А.А. Брудерер, бухгалтер съезда В.А. Марковецкий и др. были арестованы и отправлены в Омск (прибыли 5 декабря) для проведения суда над ними, в Челябинске был арестован Н.В. Фомин [729].

Оставшиеся на свободе В.М. Чернов, М.А. Веденяпин, В.К. Вольский, П.Д. Климушкин, Н.И. Ракитников, К.С. Буревой (Сопляков), Н.В. Святицкий, И.С. Алкин, Д.П. Сургучев, а также два представителя офицерской эсеровской группы [730], фамилии которых установить не удалось, собрались 5 декабря на нелегальное совещание. Было принято решение прекратить борьбу с большевиками и «все силы демократии направить против диктатуры Колчака» [731]. Однако уже 10 декабря ЦК ПСР провозгласил борьбу на два фронта (и против красных, и против белых). «Борьба с Колчаком должна выразиться в подготовке восстания против власти его и его клевретов», – вспоминал один из депутатов [732]. В июне 1919 г. курс на борьбу с белыми был закреплен решением 9-го Совета партии эсеров, на котором была выдвинута идея «единого боевого фронта демократии против контрреволюции» [733].