Леонид Амирханов - Кронштадт. Город-крепость. От основания до наших дней

Второе появление холеры в Кронштадте состоялось в 1848 г., но не такой «сильной, как в тридцатых годах». Опыт борьбы с этой заразой уже был, поэтому в этот раз удалось с ней справиться значительно быстрее.

Необходимо привести еще одно мнение о Кронштадте николаевского времени. Оно содержится в скандальной книге «Россия в 1839 году» Астольфа де Кюстина. Мнение, конечно, субъективное, но отражает некоторые любопытные моменты. Например, прибытие в Кронштадт коммерческого судна из заграничного похода.

«Мы прибыли в Кронштадт на заре одного из тех дней без начала и конца, которые мне надоело описывать, но которыми я не устаю любоваться, иными словами, в половине первого по полуночи. Пора белых ночей коротка, она уже подходит к концу.

Мы бросили якорь перед безмолвной крепостью; прошло немало времени, прежде чем пробудилась и явилась на борт целая армия чиновников: полицмейстеры, таможенные смотрители со своими помощниками и, наконец, сам начальник таможни; этот важный барин счел себя обязанным посетить нас, дабы оказать честь прибывшим на борту „Николая I“ славным русским путешественникам. Он имел продолжительную беседу с князьями и княгинями, возвращающимися в Петербург. Разговор велся по-русски, возможно, оттого, что касался западноевропейской политики, когда же дело дошло до сложностей с высадкой на берег, до необходимости расстаться с каретами и пересесть на другое судно, собеседники пустили в ход французский.

Пакетбот, делающий рейсы до Травемюнде, имеет слишком большую осадку и не может войти в Неву; он с крупным грузом на борту остается в Кронштадте, пассажиры же добираются до Петербурга на скверном грязном пароходишке. Нам позволено взять с собой на борт этого нового судна самый легкий багаж, но лишь после досмотра, который произведут кронштадтские чиновники. Покончив с этой формальностью, мы отправимся в путь с надеждой послезавтра обрести свои экипажи, если это будет угодно Господу… и таможенникам, под чьей командой грузчики переправляют их с одного корабля на другой – процедура всегда довольно рискованная, в Кронштадте же рискованная вдвойне по причине небрежности грузчиков». По словам де Кюстина, ожидание пересадки на «грязный пароходишко» было необычайно долгим: «Черные и унылые лодчонки поминутно выходили из города и направлялись в нашу сторону; хотя мы стояли на якоре неподалеку от крепостных стен, кругом царила полная тишина… Ни один голос не звучал в недрах этой могилы; тени, скользившие вокруг нас по воде, были немы, как те камни, которые они только что покинули; казалось, перед нами похоронная процессия, медлящая в ожидании покойника, который заставляет себя ждать. Мрачными, неопрятными лодками правили люди в грубых шерстяных балахонах серого цвета, смотревшие прямо перед собой ничего не выражающими глазами; их безжизненные лица отливали желтизной. Мне сказали, что это матросы местного гарнизона; по виду они походили на солдат» [208] Кюстин А., де. Россия в 1839 году. СПб., 2008. .

Может быть, автор видел то, что хотел видеть, но «полная тишина» в порту абсолютно невозможна. Порт просто наполнен различными звуками, создающими своеобразную портовую симфонию: разгрузка и погрузка всяческих грузов, зычные команды, постоянные работы в гавани, свистки, гудки…

При желании Кюстин мог бы увидеть, что Купеческая гавань выглядела тогда весьма недурно, ведь именно здесь было одно из любимых мест прогулок жителей Кронштадта. А прибытие кораблей собирало здесь толпы народа: «Начиная от оборонительного западного вала до бастиона, на котором теперь лесная биржа Беляева, стоял ряд медных пяти-пудовых бомбических орудий и несколько десятков пирамид ядер и бомб. Причем первые выкрасили в черную, а последние в белую краску. Затем как бастион, так и стенка до Купеческого угла были вооружены 680-ми фунтовыми чугунными орудиями. У каменного караульного дома устроили платформу с сошками для ружей, будкой для часового и столб с колоколом для вызова караула при приезде начальствующих лиц. Построек для петербургских и кронштадтских лоцманов, а также конторщиков экспедиторских контор в то время не было, внутренняя брандвахта и контора таможенных корабельных смотрителей помещалась рядом с караульным домом, вдоль южной стенки Купеческой гавани» [209] Котлин. 1907. № 119. С. 4. .

В XVIII в. вскоре после захода солнца кронштадтские улицы погружались в темноту, только на перекрестках и у небольшого числа домов важных персон и казенных зданий горели фонари с масляными лампадками. В первой половине XIX в. ввели спиртово-скипидарное освещение, и на улицах зажигалось около 300 фонарей.

Хоть и расположен Кронштадт на острове, но проблемы с питьевой водой первые двести лет всегда были. Еще в 1804 г. по указанию Александра I Морское ведомство проложило 6-метровые дубовые трубы, соединенные чугунными патрубками, образовав таким образом водяную магистраль с 11 колодцами. Вода из водоприемника поступала в магистраль с помощью водоподъемного механизма, который приводился в действие двумя лошадьми, ходившими по кругу. Кроме колодцев вода подавалась в госпиталь и морские казармы.

Однако качество воды оставляло желать лучшего. В 1824 г. отмечены вопиющие случаи, когда жители брали воду из проводного канала, который «имеет в себе стоячую воду, которая хоть и запрещена в пищу, но жители берут ее под видом для мытья полов» [210] РГАВМФ. Ф. 212. Оп. 8. Д. 593. Л. 2. .

Решение заменить сгнившие деревянные трубы чугунными и установить паровую машину наподобие той, которую утроили при военно-сухопутном госпитале на Выборгской стороне в Петербурге, приняли в 1827 г. Кроме того, предполагалось расширить водопроводную сеть города. Архитектор А.Н. Акутин разработал для Кронштадта проект водопровода, согласно которому вода подводилась ко всем домам и даже поднималась до уровня третьего этажа (выше тогда домов в Кронштадте не строили). Тогда же Л.Л. Карбоньер, изучив проект А.Н. Акутина и желая сэкономить казенные средства, решил ограничиться подводом воды только к домам – выше, пожалуйста, сами. Таким образом, проект Акутина переработали в соответствии с предложениями Карбоньера.

В 1836–1839 гг. на площади у Петербургских ворот, напротив лютеранской церкви, возвели здание водоподъемной машины (ныне – Ленинградская ул.). Это место определил самим император, который распорядился поставить его так, «чтобы оно находилось от Петербургских ворот в одинаковом расстоянии с лютеранской церковью, стоящей напротив, чтобы образовалась регулярная площадь» [211] РГАВМФ. Ф. 84. On. 1. 1308. Л. 79. . При этом и фасад здания приказано сделать подобным этой церкви.

Новый водопровод вступил в строй в октябре 1838 г. Теперь вода самотеком поступала из залива к насосам, которые приводили в действие две паровые машины каждая мощностью по восемь лошадиных сил. Эти насосы поднимали воду в специальный резервуар, находившийся в верхней части здания, а уже из него вода самотеком перетекала в водопроводную сеть, протяженностью около 8 км.