Микеле Панталеоне - Мафия вчера и сегодня

Муссолини буквально побелел от злости, увидев, какой оборот приняли дела: префект, которого он послал в Сицилию для наведения там фашистских порядков, сам поставил его, Муссолини, под охрану мафии. Вернувшись в Палермо, он приказал Мори тайком арестовать Кучча, как только поутихнут разговоры о его визите. Два месяца спустя, отправившись в Рим защищать интересы управляемой им коммуны, Кучча совершил опрометчивый шаг — дал знать в секретариат дуче о своем приезде, напомнив, что речь идет о том мэре, который сопровождал дуче в Пьяна-дей-Гречи. Едва он высадился в Палермо, как тут же был арестован. Арестовал дона Чиччо лично Мори. Префект, предупрежденный Римом, встретил его и пригласил выпить с ним аперитив. Ничего не подозревавший дон Чиччо сел в машину префекта, не почувствовав иронии этого приглашения даже тогда, когда Мори, обратившись к водителю, приказал отвезти их на «виллу Мори» — так народ в насмешку называл тюрьму «Уччардоне», — где несколько минут спустя передал дона Чиччо директору тюрьмы.

Решение расправиться с мафией было, конечно, обусловлено иными соображениями: такими, как переход на сторону фашизма землевладельцев и буржуазии Сицилии, подавление крестьянского движения, создание фашистской милиции, искоренение в деревне бандитизма, — одним словом, упрочением фашистской диктатуры.

Вполне понятно, что после случая с Кучча Мори приступил к репрессиям против мафии, прибегнув к методам, которые заставили бы побледнеть иезуитов святой Инквизиции. Злодеяния этого позорного периода до сих пор еще живы в памяти сицилийцев, особенно жителей Палермо. Ныне даже судьи, бывшие орудием этих репрессий и сделавшие на них карьеру, и адвокаты, нажившие на защите мафистов огромные состояния, все они признают: правосудие пало тогда так низко, что оскорбляло самое элементарное чувство справедливости, и считать после всего этого, будто применявшиеся средства соответствовали в какой-то мере поставленной цели, было просто немыслимо. Хотели сохранить в неизменном виде общественный строй, породивший преступное явление, и в то же время покончить с мафией. В этих условиях неминуемо должны были прибегнуть к жестоким репрессиям. Именно тогда взяли за правило, чтобы ни одно уголовное деяние, даже совершенное много лет назад, не оставалось безнаказанным. Сговор Мори с судебными властями сводился к тому, что каждое преступление могло и должно было служить поводом для очистки деревень и городов от максимального числа «нечестивцев», якобы объединившихся в преступные шайки, существовавшие порой лишь в воображении фашистской полиции. «Доказательства» добывались с омерзительным цинизмом и сводились, как правило, к признаниям, вырванным у обвиняемых после долгих часов, а зачастую и дней средневековых пыток, в том числе знаменитой «кассетты», которую, впрочем, применяли в Сицилии еще несколько лет назад.

Обвиняемого клали спиной на ящик длиной примерно в 1 метр, шириной в 70 сантиметров и высотой в 50 сантиметров. Свисавшие руки и ноги привязывали тонкой металлической проволокой к соответствующим сторонам ящика, затем несчастного обливали соленой водой и секли бычьей плетью. Таким образом, удары причиняли жгучую боль, но не оставляли никаких следов. У жертвы вырывали волосы, ногти, жгли пятки, пропускали через тело электрический ток, сильно сжимали половые органы. В перерыве между пытками в рот истязаемого вставляли воронку и, зажимая ноздри, вливали соленую воду, пока живот не разбухал, как бочка.

Нередко избитого и окровавленного обвиняемого перевозили в тюрьму, где следователи ничтоже сумняшеся продолжали допрос и заставляли его подтвердить признание, когда несчастный был еще весь во власти пережитых страданий и не осознал, что вырвался из лап мучителей.

Чинившиеся тогда беззакония уму непостижимы: не раз бывало, что за одно и то же преступление судили и приговаривали совершенно разные группы люден, бывало и так, что человека судили и осуждали за преступления, которых он никогда не совершал.

В условиях этих повальных арестов, когда попирались гарантии гражданской законности, было схвачено много преступников, но пострадало немало и невинных людей, а также лиц, которых оклеветали из корыстных побуждений. В самом деле, когда стало очевидно, что правосудие осуществляется несерьезно и в спешке, то нашлись люди, которые не побрезговали воспользоваться этим; желая избавиться от своего недруга, они писали ложный донос агентам Мори.

Только диктатура могла прибегать к таким средствам и добиваться подобных результатов, ибо только при диктатуре можно действовать в атмосфере всеобщего молчания, надежной гарантией которого было полное отсутствие свободы информации и критики, и пренебрегать общественным мнением. Народ, правда, не догадывался о том, что на самом деле творилось и какой дорогой ценой было куплено избавление от «нечестивцев», как их напыщенно именовала фашистская печать, и поэтому одобрял действия фашистского префекта и утешался приобретением некой свободы, крайне ничтожной по сравнению с теми свободами, которых фашистский режим лишил народ. Теперь, после репрессий Мори, люди спокойно, без опаски отправлялись за город, засиживались допоздна на улице, наслаждаясь свежим воздухом, — и все эти жалкие свободы записывали в актив нового режима, как и огромное удовлетворение, которое выражали те, кто всю жизнь просидел на одном месте, по поводу отмены права на забастовку: ведь теперь поезда уходили и приходили строго по расписанию.

Мори и его присные были, вполне понятно, больше всех довольны. Каждый месяц составляли они длинные списки осужденных — были среди них и приговоренные к смертной казни, вновь восстановленной дуче, — в ожидании похвал министерства внутренних дел, а также полных восхищения и благодарности писем, которые каждодневно поступали от крупных землевладельцев, единственных, кто действительно извлек выгоду из этой бойни.

В конце концов у этой старой ищейки, которую Муссолини возвысил до поста префекта, закружилась голова, чем частенько страдают те, кто пьянеет от успеха: им овладела мания величия и графоманства, он начал писать книги, граничащие со смешным, разрешал устраивать себе при посещении провинций торжественные встречи с триумфальными арками, увенчанными надписью: «Аве Цезарь», и, главное, настолько уверился в благосклонности к нему диктатора, что посмел посягнуть и на высокопоставленных лиц. В результате в его сети попали те бароны, главари мафии, и те политические деятели, занимавшие видные посты в мафии, которые, достигнув вершин власти и богатства, поняли, куда дует ветер, и поспешили примкнуть к режиму, напялив на себя фашистскую форму. Одно из последних разоблачении Мори касалось как раз преступной организации в горах Ле-Мадоние (на деле распущенной уже много лет назад), главарем которой полиция Мори сочла Альфредо Кукко, знаменитого окулиста из Палермо, влиятельного фашистского депутата парламента (впоследствии он был оправдан во время следствия). Другие разоблачения касались богатых и известных хирургов, наживших огромные состояния на тайном лечении в своих клиниках цвета уголовного мира и мафии, или адвокатов мафии, занявших высокие посты при новом режиме.