Наталья Казакова - Русско-ливонско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в.

Очень интересна ст. 11 договора, которая устанавливала, что в случае если на море новгородскую бусу «задеретъ… ветромъ» и прибьет к немецкому берегу «семидесяти городовъ» или немецкую бусу — к «великого государя отчинѣ к Ноугородцкой землѣ берегу», то «тѣ бусы, обыскавъ, отдавати на обѣ стороны безъ хитрости по сей перемирной грамоте и по крестному целованию. А имати отъ техъ бусъ переима от десяти рублевъ по рублю; а боле будетъ товару или менши, ино по росчету имати». Эта статья обязывала стороны суда, выбрасываемые на берег в результате кораблекрушения, возвращать вместе с товарами владельцам, т. е. она содержала освобождение от берегового права — права присвоения прибрежными жителями выброшенных морем на берег предметов. Участники спасательных работ, согласно статье, получали «переим» [1112](вознаграждение в виде 10 % стоимости спасенных товаров). Анализируемая статья договора 1514 г. — единственная в истории новгородско-немецких правовых отношений. До этой статьи ни в одном из новгородско-немецких договоров нет упоминаний ни о береговом праве, ни об освобождении от него. Чем можно объяснить это явление?

Объяснение его надо искать, как нам кажется, в двух обстоятельствах: 1) в относительно слабом развитии торгового мореплавания новгородцев до XV в. [1113]и 2) в отсутствии, по всей вероятности, берегового права в Новгородской земле. Для русских купцов, вплоть до конца XIV в. сравнительно редко совершавших поездки «за море», освобождение от берегового права не являлось настоятельной необходимостью. Что касается немцев, постоянно прибывавших по морю в Новгородскую землю, то они с береговым правом в ней, по-видимому, не сталкивались. Доказательство тому — полное молчание источников о береговом праве.

Более того, в договоре 1269 г. есть статья, которую можно истолковать как косвенное указание на его отсутствие в Новгородской земле. Эта статья гласит: «А приедет гость на Неву и понадобится ему дерево или мачтовый лес, рубить их ему по обоим берегам реки, где захочет» [1114]. В статье о кораблекрушении ничего не говорится: в ней предусматривается лишь право немцев в случае надобности рубить строевой лес по берегам Невы; но потребность в строевом лесе могла быть вызвана как простым повреждением судна, так и его кораблекрушением, и немцы в этом случае не только не теряли своего имущества, но могли безвозмездно доставать на чужих берегах необходимый им строительный материал. Показательно, что в спорах, которые возникали между немцами и русскими по вопросу о судьбе имущества потерпевших кораблекрушение немцев, речь шла обычно не о присвоении русскими этого имущества, а о размерах вознаграждения за спасательные работы. Так, незадолго перед закрытием немецкого двора в Новгороде ганзейцы жаловались, что русские с товаров немцев, потерпевших кораблекрушение, хотят брать «третий пфеннинг» (33 % стоимости товаров) и что это против «старины», согласно которой за спасение товаров следует давать «справедливую плату» [1115].

Все приведенные данные свидетельствуют в пользу предположения об отсутствии берегового права в Новгородской земле. Прав, нам кажется, И. Э. Клейненберг, который, отрицая наличие берегового права в Новгороде, объяснение этому явлению усматривает в географическом положении Новгородской земли и особенностях ее экономики: заинтересованные в торговле правящие круги Новгорода, владевшие лишь небольшим участком побережья Финского залива, «предпочитали выгоду от упорядоченных торговых отношений случайной наживе при захвате потерпевших крушение кораблей» [1116].

С XV в. в связи с общим экономическим подъемом русских земель возрастает заграничная торговля новгородцев и они чаще совершают поездки на заморские рынки. Во время этих поездок им приходилось сталкиваться с тяжелым для мореплавателей береговым правом. О степени распространения его, например в соседней Ливонии, можно судить по жалобам ливонских городов, утверждавших, что ливонские купцы в России при спасении своего имущества не так облагаются и не терпят такого убытка, как в этой стране, где выброшенные на берег товары присваиваются дворянами — haveluden (имеются в виду, очевидно, владельцы прибрежных земель) [1117]. Наличие берегового права в странах Балтийского моря, по которому все чаще плавали новгородские бусы и ладьи, делало именно русскую сторону заинтересованной в освобождении от берегового права. Поэтому мы считаем, что рассматриваемая статья была внесена в договор 1514 г. по настоянию в первую очередь русской стороны.

Подчеркивая особую заинтересованность русской стороны в рассматриваемой статье, мы отнюдь не собираемся утверждать, что она была безразлична для ганзейцев. Случаи требования большой доли (⅓) спасенных товаров, а иногда и прямого грабежа выброшенных на новгородский берег ганзейских кораблей [1118]побуждали ганзейцев стремиться к юридическому оформлению освобождения от берегового права и к установлению твердого вознаграждения за спасательные работы. Это и было достигнуто по договору 1514 г.

Каков был источник интересующей нас статьи — видоизмененные ли нормы обычного новгородского права, не знавшего до сих пор определенного размера вознаграждения, или же привилегии купцам в странах Балтийского моря, содержавшие наряду с освобождением купцов от берегового права и указание размеров вознаграждения участникам спасательных работ, [1119]— этот вопрос требует особого исследования.

Рассмотренные нами статьи договора 1514 г. охватывают, как мы видели, ряд вопросов, связанных с торговым мореплаванием. Они образуют раздел, аналогии которому нет ни в одном другом юридическом акте России вплоть до XVIII в. [1120]И это делает русско-ганзейский договор 1514 г. уникальным памятником древнерусского международного права. Появление этого раздела — результат развития русского торгового мореплавания и покровительства ему со стороны единого Русского государства.

Третья группа статей договора 1514 г. (статьи 12–19) касается вопросов юрисдикции и судопроизводства. Как мы уже отмечали, в 1509–1510 гг. русское правительство сделало решительную попытку изменить традиционную юрисдикцию, существовавшую в сфере русско-ливонских и русско-ганзейских отношений, согласно которой тяжба, возникшая у купца на чужбине, должна разрешаться там, где она возникла. В русско-ливонские договоры 1509 г. по настоянию русской стороны были внесены статьи, устанавливавшие, что купцы на чужбине подлежали суду местных властей только по искам, не превышавшим 10 руб.; по всем остальным гражданским делам, как и уголовным преступлениям, совершенным на чужбине, купцы должны были судиться смешанным судом (из представителей обеих сторон) на русско-ливонской границе. В 1510 г. русское правительство включило аналогичные статьи и в проект договора с Ганзой, который ганзейские города не приняли; ганзейские послы расценили статьи, касавшиеся юрисдикции, как лишение городов их права суда.