Тимур Хайдаров - Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.)

Самый большой удар « Черная смерть », по заключению М.В. Долса, нанесла по территории Золотой Орды. Именно на ее территории заканчивались два ответвления северного рукава Великого шелкового пути. В центре данного государства располагался город Великий Сарай, основанный в 1253 г. Он представлял собой важнейший центр международной торговли, культурный и образовательный центр мусульманского Востока. Причем, по замечанию самого ученого, становление Улуса Джучи в целом, и ее столицы в частности, происходило в одно и то же время, что и возвышение Мамлюкского султаната в Египте. Связанные трансконтинентальными торговыми дорогами Сарай, Астрахань и другие расположенные на Нижней Волге крупные золотоордынские города « Черная смерть » поразила в 745–746 г. / 1345–1346 гг. Оттуда, согласно Джалаириду и армянским летописцам, ее шествие продолжилось далее на Южном Кавказе, Азербайджане и Великой Армении. О пришествии эпидемии средневековой чумы из земель Золотой Орды также свидетельствовали византийские хронисты Никифор Григора и Иоанн IV Кантакузин. Основной акцент в записях Ибн ал-Варди и Габриэле де Мусси был сделан на произошедшую в 1346–1347 гг. бомбардировку трупами умерших от чумы города Каффы, генуэзской колонии в Крыму, осажденной войсками хана Джанибека [Dois M.W., 1977: 51].

В целом, если оценивать вклад монографии М.В. Долса в осмысление темы « Черной смерти на территории Улуса Джучи и в близлейжайщих регионах », следует подчеркнуть использование автором источников Мамлюкского Египта, близкого в культурном и этническом плане к средневековому татарскому государству. При этом некоторые выводы, сделанные ученым, для ближневосточных стран относительно последствий данного исторического явления в области политической, социальной, культурной и последующей демографической картины, можно, с некоторыми оговорками, использовать для осмысления схожих процессов, происходивших в Золотой Орде. Одной из самых устоявшихся в западной науке точек зрения М.В. Долса является примерная оценка убыли населения в результате разразившейся эпидемии: от ¼ до ⅓ тогдашнего населения, то есть между 4,2 и 8 млн. человек [Dols M.W., 1977: 218].

Следует отметить, что данное исследование британского ориенталиста дало толчок для западной историографии к осмыслению « Черной смерти » на Ближнем Востоке и в Османской империи [Schamiloglu U., 2004; Pamuk §., Shatzmiller M., 2014; Varlik N., 2015a]. Одним из крупных исследований, написанных под влиянием взглядов М.В. Долса, следует признать опубликованную в 1980 г. монографию американского руссиста Д.Т. Александера [Alexander J.T., 1980]. Хотя в ней нет прямых ссылок на работу британского ориенталиста, но без учета выводов, сделанных М.В. Долсом, трудно представить и данную монографию. Особенно это заметно в части, касающейся описания форм и методов борьбы с данным эпидемическим заболеванием. Безусловным достоинством исследования американского специалиста явился критический анализ летописных текстов, произведенный в зарубежной историографии впервые. Продолжая высказанную Л.Н. Лангером мысль о том, что вспышки эпидемии чумы происходили на Руси еще до эпохи « Черной смерти », исследователь, на основе анализа текстов русских летописных сводов, смог выделить несколько понятий, обозначавших чуму. Главным образом речь шла о часто встречаемом слове « мор ». По мнению американского историка, оно имело древнеславянское происхождение и могло обозначать любую массовую эпидемию среди людей. В более поздний период в русском летописании получают популярность понятия, которые конкретно обозначали чумную заразу — « моровое поветрие », « ветреная нечисть ». Иногда летописцы могли использовать более укороченную форму (« прилипчивая зараза », « язва »).

Впрочем, заключает Д.Т. Александер, единой формы для обозначения данного заболевания на Руси не существовало. Зачастую использование того или иного слова для обозначения эпидемии могло зависеть не только от сложившихся в том или ином русском княжестве письменных традиций, но и исходя из институциональных и культурологических особенностей регионального формирования терминологического аппарата. При этом определенную сложность вызывает идентификация эпидемии чумы во временном промежутке и в ее местоположении. Зачастую простая фиксация данного вида исторического события зависела от простого волеизъявления местных властей. Поэтому сделать определенные выводы можно только после соотнесения всех летописных списков. Ярким примером может служить эпидемия кори, которая в Средние века уносила куда больше жизней, чем сейчас [Alexander J.T., 1980: 13].

Основываясь на исследованиях советских исследователей, Д.Т. Александер пришел к выводу, что в период с 1060 по 1760 гг. на территории Руси/России было зафиксировано примерно 60 крупных эпидемий. Из них только 27 он идентифицировал, как эпидемии чумы. При этом некоторые эпидемии, не вошедшие в этот перечень, могли являться повторными вспышками данного заболевания. В то же время, заключает исследователь, при окончательном определении того или иного эпидемического заболевания, а также при подсчете погибших от эпидемий необходимо учитывать убыль населения в результате природно-климатических катаклизмов, голода и миграций. Зачастую в русских летописях присутствуют явно завышенные оценки смертности населения. Более или менее точную информацию, считает исследователь, предоставляют статистические данные времен Петра I.

Одной из первых, зафиксированных в русских летописях, стала эпидемия, вспыхнувшая в 979 г. в Киевском княжестве. По мнению Д.Т. Александера, главными факторами способствовавшими ее началу, стало развитие торговых путей с евразийскими степями и рост новых русских городов и деревень. Поэтому нет сомнения, что местные неокрепшие восточнославянские княжества породили местные локальные формы эпидемий, охватившие не такое большое число жителей. Впрочем, о какой-то системной работе русских летописцев, по учету данных по бедствиям, говорить не приходится. Лишь начиная с 1060 г. в русских летописях начинают появляться систематические записи о произошедших эпидемиях и эпизоотиях.

Более подробная информация об эпидемиях в русских княжествах начинает появляться в летописных сводах только в XIII в. Наиболее крупная из них, унесшая порядка 32 тыс. человек, была зафиксирована в 1229–1230 гг. в Новгороде и Смоленске. Вторая по мощности эпидемия в XIII в. произошла в 1237–1240 гг. в Пскове, Новгороде и Минске. Причем, по мнению исследователя, не вполне понятно насколько мощно данная эпидемия затронула эти территории. Она могла, как ограничиться городом и его округой, так и распространиться по всей территорией княжества [Alexander J.T., 1980: 13].