Тимур Хайдаров - Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.)

Среди дальнейших вспышек средневековой чумы Л.Н. Лангером была выделена псковская чума 1360 г. По размаху и региону ее распространения данная вспышка была охарактеризована исследователем как локальная. Куда большей по размаху и по количеству погибших являлась вспышка 1364–1367 г. В дальнейшем « Черная смерть » отметилась: в 1374 г. по « всей русской земле » и Золотой Орде, 1376 г. в Киеве, 1386 г. в Смоленске, 1389 г. в Пскове, 1401 г. в Смоленске, 1403 и 1406–1407 г. в Пскове, 1408 г. в Москве и городах Великого княжествах Московского, 1414 г. вновь « вся русская земля », 1417 г. в Новгороде и Пскове, 1419–1420 г. в Киеве, Новгороде, Пскове, Торжке, Костроме, Ярославле, Юрьеве Польском, Владимире, Суздале, Переяславле, Галиче, Плёсе и Ростове, 1423–1427 г. и 1448 г. снова « вся русская земля ». Причем, по замечанию исследователя, произошедшие в 1420-х г. вспышки эпидемии чумы совпали с разразившимся масштабным голодом. Поэтому их последствия были куда масштабнее, чем это казалось на первый взгляд [Langer L.N., 1975: 57]. Сравнивая данные по русским эпидемиям чумы с западноевропейскими данными, Л.Н. Лангеру удалось хронологически определить годы наиболее крупных вспышек чумы второй половины XIV — первой половины XV вв. (1352–1353, 1364–1366, 1374, 1408, 1414, 1417, 1419–1420, 1423–1427 и 1448 гг.), годы развития чумы на фоне масштабного голода (1364–1366, 1374, 1409, 1421–1423 гг.) и годы « большого голода » (1361–1362, 1436, 1438, 1442–1445, 1468 и 1485 гг.) [Langer L.N., 1975: 61].

Если не считать междоусобные войны русских князей и набеги татар главными причинами массового сокращения населения на Руси, то эпидемии чумы и голод признавались исследователями основными причинами этого явления. В своем исследовании, Л.Н. Лангер исходил из примерного числа жителей русских земель, упомянутого советскими исследователями. По их мнению, накануне « Черной смерти » население этих земель составляло цифру в районе 6 млн.700 тыс. человек. Отталкиваясь от этого значения, американский историк, пришел к выводу, что по сравнению с Западной Европой, депопуляция населения русских земель была относительно небольшой. Стоит отметить, что из-за перманентных повторных вспышек второй половины XIV–XV вв. убыль населения в русских княжествах достигла примерно 25 % — самое минимальное значение в Европе. Стабильный прирост населения на 1 % в год стал возможен только после внедрения в сельском хозяйстве Великого княжества Московского технологии трехполья, в период между 1460–1500 гг. [Langer L.N., 1975: 62]. Но, не смотря на это, в городах ощущалась нехватка квалифицированных ремесленников. Главным образом это коснулось области строительства. Поэтому даже в богатых городах, по мнению Л.Н. Лангера, было распространено рабство или насильственное удержание специалистов. В тоже время, скорее всего, наблюдался рост заработной платы. Однако, отсутствие письменных источников не позволило исследователю точно назвать процент ее повышения. Причем, проблема обострялась тем, что монастыри старались за счет предоставления налоговых льгот решить свои проблемы с нехваткой ремесленников [Langer L.N., 1975: 64]. Причем налоговые каникулы коснулись не только вышеуказанного сословия, но и крестьян, обитавших на территориях пострадавших от эпидемии чумы. Церковь, обозначив свое присутствие в большинстве крупных русских городов богатыми монастырскими подворьями, смогла установить непосредственный контакт между подчиненными ей крестьянами и городским рынком. В конечном итоге, резюмирует американский исследователь, это позволило монастырям стать для окрестных земель основными драйверами развития экономики и городов русских земель. Фактически нужно говорить, что в развитии русской городской культуры именно эти церковные структуры стали играть ту же роль, что для западноевропейских городов ремесленные цеха и купеческие гильдии [Langer L.N., 1975: 66–67].

В опубликованной в следующем году статье, Л.Н. Лангер акцентировал внимание на экономических и социальных последствиях « Черной смерти » для русских земель [Langer L.N., 1976]. По замечанию самого исследователя, одной из главных сложностей в раскрытии данной темы, считается небольшой корпус нарративных источников. Зачастую, необходимую информацию по экономической и социальной стороне жизни средневекового русского общества можно получить лишь при помощи анализа литературных произведений, а также данных, полученных в ходе археологических раскопок. Однако, даже они зачастую будут носить фрагментарный характер.

Поэтому, по заключению исследователя, большую помощь в осмыслении « Черной смерти » могут оказать данные, полученные в ходе эпидемиологических исследований чумной бактерии Yersinia pestis . Последние показали, что под « Черной смертью » необходимо понимать параллельную вспышку бубонной, септической и легочной чумы. При этом фиксировались вспышки нескольких эпидемических заболеваний: дифтерии, оспы, голодной лихорадки. Ссылаясь на совместную статью Й.-Н. Бирабена и Ж. Ле Гоффа [Biraben J.-N., Le Goff J., 1969], Л.Н. Лангер отметил, что для начала любой эпидемии чумы важную роль играют наличие двух факторов: 1) благоприятные природно-климатические условия, 2) наличие на определенной территории природных эпидемических очагов. Именно совпадение этих двух факторов и привело к началу « Черной смерти ». Географический район, который был локализован в качестве возможного первоочага начала эпидемии средневековой чумы, по мнению американского историка, располагался на обширной территории, охватившей несколько районов: волжско-донское междуречье, Нижнее Поволжье и дельта реки Волги. При этом отягощающимися факторами были названы климатическое похолодание и миграция диких степных грызунов (сусликов) [Langer L.N., 1976: 354]. Именно на степные районы Северо-Восточной Руси, как о возможном регионе возникновения данного бедствия, указывают произведения русского фольклора. Исходя из того, что средневековая чума на Руси являлась неотъемлемой частью « Черной смерти », американский специалист выступил за продолжение систематического исследование данной темы. В следствии того, что русские летописные своды зачастую противоречат друг другу, а полученная информация достаточно неточна, исследователь заключил, что важную роль в реконструкции событий будет нести анализ монастырских грамот.

Данная группа письменных источников позволяет понять крайне специфическое русское явление эпохи « Черной смерти »: выморочные земли и их последующее скапливание монастырями. Собственно, появление подобного рода земель Л.Н. Лангер связывал именно с эпидемиями и масштабным голодом, а не с татарскими набегами. Хоть сами вылазки золоордынцев воспринимались крайне негативно местными жителями, но они не наносили сколь-нибудь существенного вреда развитию сельского хозяйства русских княжеств. Примером тому является нашествие Батыя в 1237–1238 гг. и поход Токтамыша на Москву в 1382 г. И в том, и в другом случае летописи не фиксировали наступления голода. В то же время, к его возникновению могли привести поход Идегея на Москву 1408/09 гг., вторжение Улуг-Мухаммеда, а также татарское нашествие на Литву в 1438 г. [Langer L.N., 1976: 358–359]. Однако, в целом, заключил исследователь, не существует корреляции между этими двумя факторами. В то же время, комбинация « голод — легочная форма чумы » привела к значительному сокращению населения. По его подсчетам, оно составило от 25 до 50 % от дочумных величин [Langer L.N., 1976: 353].