Тимур Хайдаров - Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.)

В своих оценках людских потерь от « Черной смерти » ученый исходил из цифры в 25 млн. человек, упомянутой еще в XIX в. немецким исследователем Ю.Ф.К. Геккером [Pollitzer R., 1954: 478]. Поэтому на момент публикации собственных исследований Р. Поллитцера, эти данные могли уже значительно устареть.

Однако, несмотря на этот прорыв в области теоретического осмысления « Черной смерти » в 1960-х гг. в западной историографии продолжало наблюдаться достаточно скептическое отношение к подобным исследованиям. В то же время под влиянием наработок представителями французской школы « Анналов », западные исследователи проявили интерес к теме восприятия « Черной смерти » различными социальными группами. Иначе говоря, центральной темой становится не сама болезнь, а эволюция представления о ней. В большей степени это можно объяснить практической выработкой собранного ранее источникового материала, и, как было сказано выше, действием негласного правила по запрету изучения тем, связанных с медицинскими и естественными науками. В этом плане, переход в начале 1960-х к психологическому и культурологическому аспекту в изучении средневековой эпидемий чумы выглядит достаточно естественным для западной историографии. Наиболее ярко это проявилось в творчестве французского философа П.-М. Фуко. В своем знаменитом исследовании « История безумия в классическую эпоху » он на обширном практическом материале впервые анализирует становление в Средние века европейских специальных институализированных медицинских учреждений и культурное восприятие массовых эпидемий [Фуко М., 1997]. П.-М. Фуко делает вывод, что в отношении « Черной смерти » нужно рассматривать не столько саму эпидемическую обстановку, сколько ее влияние на развитие общественных отношений, так как « Черная смерть » в итоге превратилась для властей в символ социального беспорядка, торжество анархии и хаоса. Именно дальнейшая мобилизация ресурсов в постчумную эпоху и привела к ускоренному развитию общественных отношений [Фуко М., 1999: 288–289].

В конце 1960-х г. на фоне общего поворота в сторону марксизма в западной историографии получают популярность исследования последствий « Черной смерти », таких как: реорганизация сельского хозяйства и структуры экономики западноевропейских стран. Одним из первых, отметивших данные изменения, стал американский историк Д. Хэрлихе [Herlihy D., 1967; Herlihy D., 1968; Herlihy D., 1978; Herlihy D., Cohn S.K.Jr., 1997]. В своей работе он основывался на точке зрения своего учителя Р.С. Лопеса [Lopez R.S., Miskimin H.A., Udovitch A., 1970] и на данных, полученных из анализа средневековых записей по сборам налогов на имущество и флорентийского каталога 1427 г. В итоге, американский исследователь пришел к выводу о возрастании социального неравенства среди населения вследствие смерти основной массы представителей среднего класса. При этом было подчеркнуто включение административного фактора в процесс более справедливого распределения среди населения социальных благ [Herlihy D., 1978: 139]. При этом Д. Хэрлихе поставил под сомнение чрезмерно большую смертность населения от « Черной смерти ». По его мнению, скорее всего медленное восстановление численности населения в Западной Европе было связано с масштабным голоданием в предыдущие годы и с общим снижением репродуктивной способности [Herlihy D., Cohn S.K.Jr., 1997: 2]. В то же время, как показали средневековые источники накануне начала Второй пандемии чумы фиксировался так называемый « Мальтузианский кризис » перенаселения [33]. Поэтому в качестве краткосрочных последствий « Черной смерти » исследователь усматривал рост популярности определенных профессий, а в качестве долгосрочных им были названы — рост заработной платы у специалистов, инфляция и рост цен на продовольствие. В то же время наблюдалось снижение арендной платы на землю, что в свою очередь привело к расширению пастбищ в ущерб возделанных полей [Herlihy D., Cohn S.K.Jr., 1997: 31–33].

1970-ые гг. ознаменовались для западной историографии « Черной смерти » периодом активного внедрения в исследовательскую практику наработок в области эпидемиологии чумы. Фактически это привело к господству географического детерменизма. Среди наиболее крупных исследований этого периода можно выделить работы французского исторического демографа Й.-Н. Бирабена и английского исследователя-теоретика У.Х. Макнилла [Biraben J.-N., 1976; McNeill W.H., 1976]. Следует отметить, что оба ученых склонялись к выделению географических аспектов в распространении « Черной смерти ». С точки зрения анализа взглядов западных ученых на эпидемию средневековой чумы прошедшей по территории Золотой Орды и русских княжеств особый интерес представляет исследование Й.Н. Бирабена. Последний считал, что зародившаяся в глубинах Центральной Азии эпидемическая вспышка чумы достигла итальянской Мессины благодаря генуэзским галерам, прибывшим из района Черного моря, груженых восточным товаром осенью 1347 г. Данный факт, по мнению французского исследователя, напрямую способствовал нарушению, длившегося веками бактериологического покоя. В итоге, болезнь в конце 1347 г. смогла достичь в Италии области Реджо-ди-Калабрия, и возможно Геную. Таким образом, начав свое триумфальное шествие, чума за какие-то четыре-пять лет затронула весь европейский континент. К концу 1349 г. эпидемия поразила не только Италию, но и Испанию, Францию, Англию, южную Германию, Швейцарию и Австрию. В конце 1350 г. она отметилась в Шотландии, на побережье Северного и Балтийского морей. В 1352 г. — Польше и России.

Однако, это была всего лишь первая из регулярно повторявшихся волн. Так, в Италии чума отметилась в 1360–1363, 1371–1374, 1381–1384, 1388–1390 и 1398–1400 гг. В Испании хронология вспышек чумы практически совпадает с Италией. В остальной части Европы прослеживается схожая периодичность. На другом конце европейского континента — в России — в период с 1347 по 1534 г. было отмечено, повторявшихся в среднем каждые 11,1 года, 17 волн чумы. В период между 1536 и 1683 гг. таких волн было отмечено 11. После чего ритм их немного замедлился. Теперь вспышки фиксировались каждые 13,4 года. До середины XV в. эпидемии чумы развивались с определенной периодичностью и протекали почти синхронно, как будто бы каждый раз брали начало из какого-то внешнего очага. Впоследствии чума становится эндемической и возникает в том или ином месте, когда тому благоприятствуют обстоятельства, и только тогда эпидемии начинают утрачивать свою синхронность.

Впрочем, по заключению Й.-Н. Бирабена, имели место быть случаи локальных вспышек. К ним можно отнести испанскую чуму в 1648–1652 и 1676–1685 гг., итальянскую чуму в 1630–1631 и 1652–1657 гг., французскую чуму в 1657–1670 гг., вспышку чумы на Британских островах в 1647–1648 и 1663–1670 гг., а также в районе Балтийского моря в 1669–1670 гг. Таким образом, к 1670 г. основная часть Европы оказалась свободной от чумы. В более поздний период в основном фиксировались вспышки чумы, завезенной с Ближнего Востока и Африки. В России чума из-за наличия прямых контактов с азиатскими природными очагами продержалась дольше остальных. Последней зафиксированной вспышкой становится « чумной бунт » в Москве 1770–1772 гг. Говоря об общем числе погибших в результате всех вспышек чумы во время « Черной смерти », исследователь склонялся к 50 % убыли населения Западной Европы [Баччи М.Л., 2010: 107–110].