Тимур Хайдаров - Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.)

Исходя из анализа итальянских средневековых карт, основным политическим и экономическим центром Улуса Джучи к началу XIV в. становятся города, расположенные в центральных районах Золотой Орды. Это объяснялось тем, что именно в этот период происходит восстановление Византии и наступление мира в Монгольской империи.

Дальнейшее развитие торговли привело к полной трансформации ордынских городов. Определенную роль в этом процессе сыграло провозглашение ханом Узбеком ислама в качестве официальной религии всего Улуса Джучи. Однако, несмотря на это ордынская верхушка продолжала поддерживать и культивировать свое монгольское происхождение. Поэтому в ордынских городах Нижнего Поволжья этого периода явно прослеживаются как кочевые, так и оседлые черты. Так, например, при исследовании новой столицы Зотой Орды Сарай ал-Джадид (Царевское городице) выделяются две части: торгово-ремесленная (с квартально-уличной застройкой) и район свободно стоящих усадеб зажиточного населения. По мнению отечественного исследователя Г.А. Федоров-Давыдова, подобное расположение, в целом, напоминает планировку монгольской столицы Каракорум, а ориентировка юг-север в планировке домов знати и ханского дворца сохраняет традиции монгольской архитектуры [Федоров-Давыдов Г.А., 1994: 16]. При этом следует отметить серьезный рост числа городских строений, выполненных в мусульманской традиции Ближнего Востока [Федоров-Давыдов Г.А., 1997: 96–97, 99]. Историки объясняют это приростом во время персидско-ордынских войн второй половины XIII в. пленных из мусульманских регионов Кавказа и Средней Азии.

Резкий прирост населения в ордынских городах привел как к положительным, так и отрицательным последствиям. С одной стороны, произошли существенные изменения в духовной и бытовой культуре, что способствовало ускорению процесса складывания городского сословия в Золотой Орде [Зеленеев Ю.А., 2010: 118]. С другой стороны, резкий прирост переселенцев из совершенно иной природно-климатической зоны не могло не вызвать резких изменений в экологии и эпидемической обстановке Нижнего Поволжья. Активное градостроительство на пике климатического оптимума привело к резкому сокращению байрачных и пойменных лесов, что в свою очередь стало сказываться на: ускорении эрозии земель, резком падении уровня грунтовых вод (при столь же скором засолении почв) и наступлении песчаных масс из Средней Азии. Это подтверждают данные анализов почв и галофитной растительности Среднего и Нижнего Поволжья, проведенных в 1994–2005 г. Т.М. Лысенко, старшим научным сотрудником лаборатории проблем фиторазнообразия Института экологии Волжского бассейна РАН [Лысенко Т.М., 2006].

Еще одним, на первый взгляд не замеченным для современников, негативным фактом, явилось массовое переселение населения, обладавшего совершенно иной внутренней микрофлорой. В условии существования местных природных эпидемических очагов, подобная миграция стала приводить к накоплению среди местного населения новых болезнетворных микроорганизмов. Однако, наличие достаточного количества продуктов питания и благоприятных климатических условий отводило на второй план проблему возникновения среди местных человеческих сообществ новых масштабных эпидемий. Поэтому, скорее всего, именно массовый голод являлся основной причиной моров начала XIV в., указанных в летописных списках.

« Въ лето 6816 бысть казнь отъ Бога, на моръ и на кони, а мыши поядоша жита; и бысть хлебъ дорогъ зело » [ПСРЛ 3, 1841: 223]. « Въ лето 6817 мышь поела рожь, пшеницу, овесъ, ячмень и всяко жито; и того ради бысть дороовъ велiа, межина зла, и гладъ крепокъ по всей земле Русской земле, и кони и всякъ скотъ помре » [ПСРЛ 10: 177]. Как отметила один из крупнейших современных отечественных антропологов А.П. Бужилова, в текстах данных летописных отрывков наравне с острым мором от неурожаев и недостатка пищи сообщается о сопутствующих среди животных и людей эпизоотии [Бужилова А.П., 2005: 287]. Согласно сложившейся в отечественной историографии традиции последняя была определена как сибирская язва, имевшая симптоматику, схожую с чумой.

Исходя из теоретических взглядов на возникновение « Черной смерти », именно эпизоотия была обозначена, как один из первых звонков приближающейся большой эпидемической вспышки средневековой чумы. Однако, скорее всего, это было лишь косвенным свидетельством. Куда более показательным является указание в вышеприведенных летописных отрывках на поедание мышами урожая зерновых. Скорее всего, увеличивавшееся в условиях благоприятных природно-климатических условий поголовье местных синантропических видов грызунов (серые мыши), в поисках необходимого количества пищи, вступило в контакт с человеческими сообществами. В результате этого и произошло ускоренное попадание болезнетворных микроорганизмов внутрь человеческого организма. При этом часть из них могла осесть и в организмах домашних животных, что в условиях продолжения жизнедеятельности последних привело, как к их совместной коэволюции в организме нового носителя с последующим проявлением в виде иных общих для человека и животных эпидемических заболеваний, так и к переходу к латентной форме заболевания с последующим появлением формы более опасной для человека. Однако, для последующего перехода к масштабной вспышке эпидемического заболевания крайне необходимо нахождение человеческого организма в состоянии перманентного стресса. Как уже было сказано выше, к последним относятся: голод, изменение климата и прибытие новой массы переселенцев.

Если продолжить далее текстологический анализ летописных сводов, то новгородские и псковские летописцы сообщают о возникновении в Северо-Западной Руси через нескольких лет после событий « лета 6817–6818 » масштабного голода. « Въ лето 6822. Хлебъ беаше дорогъ в Новегороде; и [во Пскове] почали беаху грабити недобри людие села в городе, и избиша ихъ Псковиц 50, человекъ, и потомъ быстъ тихо. Избиша Корела городчанъ в Корелъскомъ городке и введоша Немецъ, Новгородци же с наместшкомъ Феодоромъ идоша на нихъ; на нихъ; и предашася Корела, наши же избиша Немецъ и Корелоу переветшковъ » [ПСРЛ 4, 1915: 255; ПСРЛ 5, 1851: 11]. Исходя из представленной в отрывке информации, можно заключить, что голодом оказались охвачены: Новгород, Псков, Корела и округа. Причем о масштабности данного события свидетельствует не только перечисление поселений, но и возникшие на фоне этого конфликты между сельскими и городскими жителями, немецкими купцами и новгородцами. Фактически налицо проявление стрессового напряжения древнерусского общества, оказавшегося в условиях масштабного голода.