Андрей Богданов - Тайны Московской Патриархии

1 июня 1606 года новый государь Василий Иванович венчался на царство без всякого патриарха. Лишь 3 июля патриарший престол занял спешно вызванный из Казани митрополит Гермоген; духовенство безропотно исполнило волю Шуйского. Выбор был понятен: перехитривший всех и вскарабкавшийся на трон ядовитый паук хотел опереться на самого крутого и бескомпромиссного архиерея, который твердой рукой будет держать Церковь на государственном курсе в бурном море внутренней и внешней войны.

Гермоген как воплощение нетерпимости был хладнокровно избран царем Василием Ивановичем в качестве знамени нового режима, способного держаться лишь на усиленно нагнетаемом страхе перед вездесущим врагом. Экс-патриарх Игнатий достаточно хорошо знал историю, чтобы не удивляться правителям, объявлявшим веру и государство в смертельной опасности, с тем чтобы создать эту опасность и перед лицом ее согнуть подданных под собственной властью.

Легко было убить доверчивого Дмитрия и связать кровью возбужденных зловещими слухами москвичей. Но вскоре и многие москвичи почувствовали себя обманутыми, и вся страна содрогнулась от омерзения перед совершившимся в столице предательством. Убив человека, Шуйский взвалил на себя непосильную задачу убить веру во всенародно признанного и посаженного общей волей на престол царя.

Чтобы утвердить свою власть, Василий Шуйский должен был сеять страх и ненависть, и делал это со свойственным ему упорством. Уже в грамоте от 20 мая, объявлявшей о восшествии на престол, самозваный царь заявлял, будто богоотступник, еретик, расстрига, вор Отрепьев «омраченьем бесовским прельстил многих людей, а иных устращал смертным убойством… и церкви Божий осквернил, и хотел истинную христианскую веру попрать и учинить люторскую и латынскую веру».

По обычаю верховной власти Шуйский ни в грош не ставил разум подданных. Народ не должен был различать протестантов и католиков, тем более что дальше говорилось об изменнической переписке Лжедмитрия «с Польшею и Литвою о разоренье Московского государьства», а с Римом — об утверждении в России католицизма. Еще дальше Шуйский сообщал, что Лжедмитрий с иноземцами приготовился истребить всех «бояр, и думных людей, и больших дворян», чтобы раздать родственникам своей жены русские города и оставшуюся царскую казну, а всех православных «приводить в люторскую и латынскую веру».

Подчеркивалось, что Лжедмитрий не просто собирался «разорити Московское государство», но делал это в пользу польского короля и магнатов. Все знали, что Дмитрий Иванович посажен на престол российским народом. Нет, отвечала грамота от 21 мая, разосланная по стране именем царицы Марфы Федоровны: злодей «своим воровством и чернокнижеством… и омрачением бесовским прельстил… всех людей, а иных устрашил смертным убивством» — не только простонародье, но и знать, и саму царицу-инокиню.

Злодеяние сие имело якобы одну цель: отвести народ от Бога и ввести во всем царстве «люторскую и латынскую веру». От имени Марфы сообщалось, что подлинный Дмитрий был злодейски убит в Угличе по приказу Бориса Годунова, а признать расстригу сыном ее заставили Лжедмитриевы посланцы. Подразумевалось, что народ не помнит уверений Василия Шуйского, что царевич кончил жизнь самоубийством.

2 июня по России полетела еще одна, весьма обширная грамота о злодейских замыслах дьявола и лихих людей, которые всегда Московскому государству хотят разоренья и кроворазлитья. «Бесовский умысел» родился конечно же «по совету с польским королем и с паны Радами» для учинения в России «смуты и разоренья», осквернения церквей и убийств. Гнусный расстрига женился на девице «латынския веры и, не крестив ее в соборной церкви… венчал, и польских и литовских людей для христианского разоренья многих к Москве привел, и церкви Божий и святыя иконы обругал, и немец, и римлян, и поляков, и розных вер многих злых еретиков в церковь пущати велел со оружием, а иных скверных дел и писати невместимо!»

Василий Шуйский пугал народ, будто Лжедмитрий «по совету с польскими и с литовскими людьми изменным обычаем хотел бояр, и дворян, и приказных людей, и гостей, и всяких лучших людей побити, а Московское государство хотел до конца разорити, и христианскую веру попрать, и церкви разорить, а костелы римские устроить».

Цитируя документы из архива Лжедмитрия, Шуйский доказывал, что России грозило расчленение. Новгород и Псков отдавались навечно Мнишекам, и там утверждалось католичество. Юрий Мнишек на допросе «признавался», что Смоленск и Северская земля должны были отойти польскому королю вместе с царской казной, а вся Русь подлежала окатоличиванию. Словом, злодей «встал противу Бога и хотел вконец государство христианское разорити и стадо Христовых овец в конечную погибель привести».

Спасителем России Шуйский без ложной скромности называет себя, воцарившегося «благословением патриарха» (хотя в грамоте от 20 мая, перечисляя архиереев, патриарха вообще не упоминал). Видимо, он уже решил, кто займет этот пост. Решил он и канонизировать «невинно убиенного» царевича Дмитрия: его останки еще путешествовали из Углича в Москву, а царь своей волей произвел царевича в святые и праведные мученики.

Виновной в признании расстриги законным наследником престола оказалась… царица Марфа, которую мы, пишет Шуйский, поскольку она действовала по принуждению, «во всем простили» и «умолили» Освященный Собор просить у Бога милости, дабы Господь «от таковаго великаго греха… душу ея освободил». Грамоту сопровождал обзор переписки Лжедмитрия с Римским Папой и его легатом, раскрывающий зловещий заговор самозванца, Папы и иезуитов по истреблению православия и окатоличиванию России.

В августе по городам была отправлена еще одна грамота, в коей бедная царица Марфа слезно винилась перед всеми, начиная с Шуйского, что «терпела вору разстриге, явному злому еретику и чернокнижнику, не обличила его долго; а многая кровь от того богоотступника лилася и разоренье хрестьянской вере хотело учинитца…».

Эта грамота, так же как и грамоты от Патриарха с Освященным Собором «и ото всее земли Московского государства», адресовалась в Елец — один из городов, где уже началось то страшное, что грозило всей России и было развязано Шуйским: гражданская война.

«А ныне аз слышу, — писала якобы царица, — по греху хрестьянскому, многую злую смуту по замыслу врагов наших, литовских людей. А говорите деи, что тот вор был прямой царевич, сын мой, а ныне бутто жив. И вы как так шатаетеся? Почему верите врагам нашим, литовским людем, или изменникам нашим, лихим людем, которые желают хрестьянской крови и своих злопагубных корыстей?»