Александр Шубин - Преданная демократия. СССР и неформалы (1986-1989 г.г.)

Вспоминает П. Кудюкин: «Августовская встреча производила впечатление нереальности того, что происходит. Такого не может быть. Слишком много свободы, люди раскованно говорят».

Иные ощущения были у С. Станкевича, присутствовавшего здесь в качестве молодого коммуниста: «Там было много такого, что казалось какой-то нелепостью, аномалией, чем-то несерьезным и экстравагантным. Я не почувствовал, что есть некая политическая сила, которая может чего-то достичь. Но в то же время целый ряд выступлений, оценок, интерпретаций показались очень интересными».

Для организаторов атмосфера общения не была самоцелью. Они ставили далеко идущие задачи уже теперь.

Г. Павловский, выступавший одним из первых, вспоминает: «Задачей встречи было зафиксировать силу, независимую от партии, которая выступает ее союзником, но независимым союзником и в какой-то степени контролером и партнером. Я свою речь в начале встречи строил вокруг идеи „мы никому не дадим поссорить нас с партией“. Но акцент был именно на „нас“. Мы расширяли понятие перестройки на революционную перестройку. Здесь я был менее осторожен, чем Игрунов, который еще с диссидентских времен предупреждал против революции».

Для того чтобы предъявить силу, нужно было ее как-то организационно оформить. Между тем появление политиков с радикальным диссидентским мышлением чуть не взорвало зал, показав, насколько разные люди здесь собрались.

Новым явлением на неформальных встречах стали вылазки диссидентов.

Вспоминает А. Исаев: «Я вышел на сцену, откуда должен был вести заседание секции, и одним из первых попросил слово В. Сквирский, почтенный старик с бородой, и как начал гвоздить советскую власть. Это была чистой воды 70-я статья. Я сижу и не знаю, что делать. Прерывать как-то не хочется. Отдельные пассажи Сквирского Витя Золоторев сопровождал аплодисментами. Тут руку поднял Н. Кротов из райкома партии: „Я протестую, предлагаю не давать слово представителю „Демократии и гуманизма“, он выступает с антисоветских позиций“. Я ставлю вопрос на голосование. Большинство за то, чтобы Сквирский продолжал. Потом мне объяснили, что я сделал типично аппаратный ход, свалив все на массы и изобразив демократизм в отношении демарша Кротовая.

Вспоминает Н. Кротов: «Я встал и сказал, что мы договорились соблюдать принципы одного „да“ и трех „нет“. Новодворская их нарушила, поэтому ее выступление нужно снять. Вы приняли решение, она его нарушила – реагируйте».

Вспоминает П. Кудюкин: «Интригой первого дня встречи было: давать ли слово Новодворской. Социалисты говорили, что нас всех прихлопнут и закроют. Она же с ее сторонниками – объективные провокаторы. На что мы начали возражать: „Демократы мы в конце концов или не демократы. Ей нужно дать слово, а как же иначе мы будем с ней спорить?“

Вспоминает А. Исаев: «Собралась куча неуправляемого народа. Каждый выходил и делал какие-то заявления – кто в поддержку перестройки и Горбачева, кто – памятников культуры. И затем началась запись по секциям. Я опасался, что в нашу секцию никто не запишется, потому что слишком много каких-то экологов и культурологов. Володя Гурболиков убеждал делегатов зайти на секцию политклубов и пришел удовлетворенным: „У нас будут люди. „Алый парус“ обещал, женщина очень солидная из семинара „Демократия и гуманизм“. И тут как раз на пленарном заседании этой солидной женщине предоставили слово. Вышла Валерия Ильинична Новодворская и начала гвоздить КПСС. И затем продолжает: „Тут создается секция политклубов. Мы, семинар «Демократия и гуманизм“, намерены записаться в эту секцию. Нам нужны помещения, чтобы проводить в собрания“.

С места ей кричат: «Вам дадут помещения!» Но Валерия Ильинична проигнорировала эту ремарку: «Что же, мы так собрались и разойдемся? Предоставим возможность партократам поплясать на наших костях? Я предлагаю провозгласить это заседание Учредительным собранием России!» Гриша Пельман, который упрашивал представителей парторганов предоставить под это дело помещение, не знал куда деваться. Если эта толпа вдруг провозгласит себя учредительным собранием, посадят одного».

Вспоминает Н. Кротов: «Когда Новодворская сказала, что нужно создать вторую партию, кто-то из моего актива довольно громко заметил: „Нет, две партии нам не прокормить“.

Вспоминает В. Гурболиков: «На конференции мы впервые увидели настоящих либералов-диссидентов, фанатиков своего дела. И прежде всего запомнилась Новодворская. Она вышла на трибуну с каким-то безумным горящим выражением глаз и заговорила совершенно нечеловеческим голосом. У меня было такое впечатление, что без глушилок включили „Немецкую волну“ или „Голос Америки“. Она говорила так, будто декламировала оду. С придыханиями, раскатисто-торжественным произнесением слов типа „демокр-р-ратия“. Как-то не по-русски. От этого возникало ощущение совершенно другого мира, вызывавшее с самого начала отторжение. Ее слушали неодобрительно, захлопывали. Я думаю, что у многих это происходило непроизвольно. За речью Новодворской чувствовалось какое-то нарочитое отчуждение от среды. Человек зачитывал политическую программу с некоторым раздражающим актерством. Это был театр – преддверие парламентского театра. Настроение будущих „деэсовцев“ было таково, что вот прямо сейчас будут в тюрьму сажать. И поэтому надо сказать немедленно все и в самой радикальной форме. Это вело к тому, что они срывали нормальную работу, не давали нормально говорить. Новодворская стала ассоциироваться у нас с классическим западником, который абсолютно абстрагирован от того, что происходит с народом, что происходит в стране».

Несмотря на это «общинники» и будущие «дээсовцы» были объективными союзниками. Выступления экстремистов создавали хороший фон для действий более умеренных неформалов – они казались власти менее опасными. В действительности и те и другие ставили целью ликвидацию коммунистического режима.

Вспоминает А. Исаев: «И коммунисты, и Новодворская относились к нам хорошо. Для официоза магической была фраза, что мы за социализм. Наши ребята, хорошие. За социализм, приходят сюда и дают бой идейному противнику. Ну не всегда хорошо, поскольку тоже с какой-то придурью, но это пройдет. Новодворская довольно быстро распознала в нас противников режима, хотя и завернутых на социализме, и высказывала симпатию».

Несмотря на то что неформалы в большинстве своем не одобряли речи Новодворской, они голосовали за то, чтобы экстремисты продолжали говорить. Это было пока непривычно и потому интересно. Самое сильное впечатление диссиденты произвели на либеральных работников партаппарата.