Яков Нерсесов - «Свет и Тени» врагов, «совместников/совместниц», «коллег по ремеслу» и… не только генерала Бонапарта. Книга 1: от А до Л

К тому моменту маховик Великого террора раскручивался все сильнее и сильнее. 10 июня 1794 г. Конвент принял так называемый Закон прериаля , который представлял Комитету Общественной Безопасности и Комитету Общественного Спасения, где верховодили сторонники Робеспьера, право отсылать любого «врага народа», включая членов Конвента, в Революционный трибунал. Этот закон фактически ликвидировал депутатскую неприкосновенность. Всех охватила паника. Кто-то уже не решался ночевать дома, а другие и вовсе под разными предлогами покидали Париж.

Баррас тонко прочувствовал момент и принялся активно плести нити заговора против своего врага. В частности, он привлек на свою сторону Жозефа Фуше, которому тоже грозило гильотинирование. Последний по ночам крадучись посещал дома депутатов Конвента и показывал им список тех, кого должны были вот-вот арестовать. Он многозначительно сообщал: «Вы в следующем списке Робеспьера» или зловеще предупреждал: «Вы будете в следующей партии». Так колеблющиеся и нерешительные переходили на сторону заговорщиков.

Образовав группировку, впоследствии известную как термидорианцы, Баррас не только готовил заговор против Робеспьера, но и стал активным участником термидорианского переворота 27—28 июля 1794 г.

В исторический для французской революции день 27 июля 1794 г. ( 9 термидора) Поль Баррас вспомнил свое армейское прошлое: он взял в свои руки командование силами заговорщиков. В Конвенте в начале событий он не присутствовал, но в критический момент был назначен комендантом Парижа, командующим его внутренними войсками, привел войска в 4 тыс. чел. на Гревскую площадь и добился перелома событий в пользу Конвента. Он лично командовал окружением и захватом Отель де Виля, где укрылись Робеспьер и его сторонники, и их арестом. А на следующий день Злой Гений французской революции Максимилиан Робеспьер и его люди были гильотинированы на площади Согласия при стечении огромного количества парижан под их радостное улюлюканье, свист и гогот.

Судя по всему что нам известно о Баррасе, руки его были «по локти в крови» (причем, вроде бы особенно много он погубил священнослужителей ) и ему было некуда отступать (бежать) – вот он и искал выход из очередного «цугцванга», в который угодил пока хапал все подряд и изрядно, кстати, разбогател…

Речь идет о знаменитом мятеже, который роялисты устроили в Париже 5 октября 1795 г. ( 13 вандемьера IV года)!

… Между прочим, об этих «директорах» писали потом очень отрицательно: вплоть до того, что они были циничными вороватыми крысам, дорвавшимися до государственной кормушки; когда «наверху» воруют по полной программе, то «внизу» героически сражаться уже не хочет никто…

Пожилой уже генерал Жак Мену – командующий небольшим парижским гарнизоном, на которого они по началу сделали ставку (он подавил бунт в рабочем предместье Парижа) , не оправдал их надежд: он попросту струхнул и пошел на перемирие с роялистами (по другой информации он сам был тайным сочувствующим правым силам). В ночь с 12 на 13 вандемьера Мену был отстранен Баррасом от должности. Баррас любил покрасоваться в военном костюме, который очень шел его осанистой фигуре, но он был прожженным циником и прекрасно понимал, что его генеральский мундир не более чем «вывеска-ширма» и ему нужна вострая «шпага-сабля» толкового генерала «без комплексов» – в случае необходимости стрельбы в народ.

Рассказывали, что выход был найден благодаря отменной памяти на запоминающиеся лица главы военного комитета Комитета Общественного Спасения де Понтекулана. Он очень во время вспомнил, как ему совсем недавно некий Буасси д`Англа посоветовал обратить внимание на прозябавшего в Париже способного и решительного молодого генерала Бонапарта, подрабатывавшего в топографическом бюро военного министерства. Уже при первой встрече этот «молодой человек с истощенным, синеватого цвета лицом, сгорбленный с видом хрупким и болезненным» своими рассуждениями о войне произвел на де Понтекулана большое впечатление. После второй – де Понтекулан предложил Бонапарту работу в военном министерстве, пообещав восстановить его в должности в артиллерии, которой его лишил некий капитан Обри. Казалось, дело пойдет, но хотя Обри уже не было в министерстве, «дело его» по прежнему жило и побеждало: влиятельный Летурнёр, будучи всего лишь капитаном-инженером, решил «притормозить» слишком амбициозного «юнца» в генеральском чине и отказал де Понтекулану. В очередной раз обиженный «дедами» Бонапарт, снова стал проситься на службу к турецкому султану. Но и этому назначению не суждено будет состояться. И вот почему…

… Между прочим, придя спустя годы во власть, Наполеон не забыл заслуги-услуги де Понтекулана и сделал того сенатором, затем здорово помог ему деньгами, а Летурнёра, противившегося продвижению Бонапарта – советником Государственного контроля, должность во все времена очень «хлебную»…

Карно предложил Баррасу, уже забраковавшему кандидатуры генералов Деперьера (?), Дебора (?) и Дюгуа (?), обратить внимание на Брюнна, Вердьера (?) и… Бонапарта! Баррас, понимавший, что без оружия массового поражения – артиллерии – в борьбе с народными толпами не обойтись, потребовал доставить ему именно артиллерийского генерала Бонапарта, о котором ему говорил де Понтекулан и которого он вспомнил по горячим денькам в Тулоне.

Именно ему было решено поручить подавить назревающее восстание. А ведь он уже готовился отбыть в Турцию в составе формируемой команды французских военспецов в качестве советника по артиллерии.

Бонапарт, который в тот вечер собирался было на спектакль в театр «Фейду», встретился наедине с Баррасом, который озвучил ему свое предложение по-военному лаконично и доходчиво, чем естественно, отчасти польстил генералу, чьи руки «чесались» со времен Тулона поскольку с той поры он страдал от подхваченной там кожной болезни пушкарей. Наполеон прекрасно знал, какова обстановка в Париже и примерно три минуты мысленно взвешивал не столько свои шансы подавить чернь (в этом он, как прогрессивно мыслящий артиллерист, ничуть не сомневался), а на сколько он возвысится, когда «закроет этот наболевший вопрос»… артиллерийской картечью в упор, способной превратить в «свежий фарш» любую многотысячную толпу, даже вооруженную.

Через три минуты (столько времени по слухам дал ему Баррас на обдумывание столь заманчивого предложения) артиллерист Милостью Божьей дал свое согласие, но потребовал, чтобы никто не вмешивался в его распоряжение: «Я вложу шпагу в ножны только тогда, когда все будет кончено».