Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 2

У нас тоже есть такие дни, сказал Шамиль и потом поспешно спросил: – а, что можно ли отложить отъезд Гази-Магомета да завтра: не составит ли это разницы? Начальство не будет за это сердиться на нас?

Я поспешил успокоить его и потом спросил – какой день считается у них черным? – Таких три дня, отвечал Шамиль: воскресенье, понедельник и суббота; но из этих дней суббота самая черная: в этот день мы ничего важного не предпринимаем.

Из дальнейшего разговора оказалось, что у горцев (надо полагать, что и всех мусульман) есть и легкие дни. Их два: среда и четверг. Среда пользуется такою привилегию, что если мусульманин будет брить голову сорок сред сряду, – то из него непременно выйдет человек ученый, который со временем поглотит всю книжную мудрость. Из числа членов семейства Шамиля, только один Гази-Магомет исполнил это в точности, и на этом основании пользуется репутациею ученого человека. Впрочем, он действительно обладает большим запасом знаний. Что касается четверга, то этот день считается самым легким и удобным для начала всякого рода сложных предприятий, и Шамиль всегда вступал в поход против нас не иначе, как в четверг.

5-го мая, когда, по последнему назначению Гази-Магомет должен был выехать, приходится в четверг, но и четвертым числом была среда, которая, кроме своей «легкости», есть день весьма знаменательный для мусульман вообще, а для Гази-Магомета в особенности. Я отметил это Шамилю, и спросил, не потому ли он назначил для отъезда четверг, что этот день, быть может, в особенности благоприятствует путешествующим? Шамиль отвечал, что и среда очень хорошее для этого время, но что именно нынешняя среда, 4-го мая по нашему стилю, считается у них самым тяжелым днем в целом году, потому, что в этот день случилось ужасное событие, явившее собою весь гнев Бога на преступных людей. Вслед за тем, исполняя мою просьбу, Шамиль рассказал мне легенду, про которую, по его словам, он совсем было позабыл, но к счастью, просматривая вчера свои книги, снова напал на нее. Сущность легенды заключается в следующем.

Во времена давно минувшие, «еще задолго до Евреев», в Арабистане, лежащем по близости Египта, проживал пророк Самуд, посланный Богом для удержания жителей этой страны от греха, в котором они постоянно пребывали. Исполняя свое назначение, пророк Самуд проповедовал людям заповеди Божие и учил их жить таким образом, чтобы угождать Богу. Не взирая однако на всегдашние напоминания и поучения, жители Арабистана не только не оставляли преступного своего поведения, но укрепляясь в грехе, побуждали посланника Божия на проповеди более суровые, обратившись под конец в угрозы и обещания вызвать на преступников возмездие свыше. Но вместо покаяния и исправления, жители Арабистана совсем оставили Бога и до того предались разврату, что привели пророка в ужас и негодование и он, убедившись в бесполезности своих увещаний и необходимости наказания преступных людей, – начал молить Бога о ниспослании на них кары. Тогда Бог приказал подняться такой сильной буре, что действие ее были раскрыты все дома и подняты на воздух бывшие там люди. Порывистые вихри долгое время носили преступников по всей стране, и не затрудняясь встречными препятствиями, продевали их сквозь всякие отверстия в домах и деревнях также свободно, как нитка продевается сквозь ушко иглы. Гнев Божий окончился только с истреблением всех людей и всего, что было ими создано.

Рассказ этот сопровождался большим одушевлением, заметным как в словах, так и в жестах Шамиля. Он закончил его вопросом: можно ли, после этого, решится начать в столь несчастный день такое далекое путешествие, какое предстоит Гази-Магомету и о которое к тому же имеет в своем основании весьма неблагоприятное для него условие, именно: самую тяжелую неизвестность.

Не надеясь опровергнуть такого довода, я вполне согласился с Шамилем, чем по-видимому доставил ему большое удовольствие.

8-го мая. Сегодня, прогуливаясь с Шамилем в саду, я, между прочим, заметил, что теперь в нашем доме сделалось как-будто пусто и что это конечно произошло вследствие отъезда многих хороших людей. Шамиль улыбнулся, и очень спокойно ответил:

А хоть бы они все уехали. Для меня это решительно все равно: если будут со мною жены и мои книги, то, как бы пустынно не было то место, где я буду жить, – оно для меня никогда не будет пусто.

Стр. 1432 …Затем он завел разговор о Гази-Магомете и выразил при этом опасение на счет увлечений, к которым оп по молодости лет способен, и которые могут подвинуть его на какой-нибудь необдуманный поступок.

Такого рода опасение уже было высказано Шамилем однажды зимою, во время поездки Гази-Магомета в Темир-Хан-Шуру. Но тогда он опасался необдуманного поступка со стороны Гази-Магомета в случае невыдачи Даниель-Султаном дочери, теперь же оно возбуждено совсем другим предметом.

Подобно тому, как сам Шамиль, лишившись власти, значения и всего состояния, жалеет искренно только о потере своих книг, сыновья его тоже ни о чем больше не скорбят, как о потере своего оружия, между которым были, например, шашки, стоившие по их словам более 1,000 р.с. каждая, и при том не за дорогие украшения, а единственно за доброту стали и за древность своего происхождения. В бытность свою в минувшем году в Темир-Хан-Шуре, Магомет-Шеффи и наперсник его, мюрид Джемаль-Эддин, имели случай собрать сведения о месте нахождения оружия, а также и фамильных драгоценностей. По этим сведениям, оружие и большая часть дорогих вещей и денег находится у Даниэль-Султана, а все остальное у Кибит-Магома. Сколько мог я заключить из происходивших в моем присутствии разговоров на Кумыкском языке, а также из слов, сказанных собственно мне, братья также мало думают о потерянном богатстве, как и отец их, но что касается оружия, то они совсем были бы не прочь возвратить хоть часть его. Мне неизвестно, какие меры думают они для этого принять; но судя по выраженному Шамилем опасению, можно заключить, что они, говоря с ним об этом предмете, что-нибудь да имели в виду; и Шамиль употреблял все свое влияние для уничтожения в них такого рода помыслов. Вот что говорил он мне об этом:

– Я очень опасаюсь, что Гази-Магомет, приехавши в Темир-Хан-Шуру, будет искать случая возвратить оружие, принадлежащее ему и его брату. Прощаясь с ним, я много говорил ему и о ненадобности теперь для нас оружия и о дурном мнении, которое получит о нас Русское начальство, если мы станем добиваться того, что по праву войны нам уж не принадлежит. Я уверен, что по первому моему слову, Гази-Магомет ляжет на костер также охотно, как сделал это Исхак по слову Ибрагима; но я боюсь, что хорошее оружие составляет для Гази-Магомета, также как и для всех горцев, такой соблазнительный предмет, что если бы на месте моего сына был сам Исхак, то и он мне кажется не послушался бы своего отца. Впрочем, прибавил Шамиль в заключение: если Богу угодно, так этого не случится.