Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 2

Низам, определивший денежный штраф при тюремном заключении за прикосновение к женщине, порядком расхолодил блудливых байгушей. И вместе с тем до некоторой степени оградил женщину от многих ужасов ее беспомощного положения: виновные подвергались заключению в тюрьму и штрафу на три месяца за первый раз; на четыре или на пять за второй, и смертной казни за третий раз.

Низам 2. О наследстве. Оставшееся после умерших горцев имущество всегда вызывало бесчисленное множество споров между наследниками. Непосредственным к тому поводов было множество. Сложность и запутанность родственных связей, порождая нескончаемые тяжбы, затрудняли начальство, замедляли ход дела и ни мало не удовлетворяли тяжущихся. Все эти затруднения в особенности усиливались от Адата, к которому горцы нередко прибегали с общего согласия истца, ответчика и самого судьи; но потом, сторона, недовольная решением Адата, требовала обсуждения дела по Шариату. Наконец, новые наследники, появляясь разновременно неизвестно откуда и предъявляя свои права на имущество покойника, требовали обсуждения дела вновь. Через это дело затягивалось и запутывалось, что и заставило Шамиля принять к устранению сего радикальные меры.

Несмотря на то, что по делам по наследству для административной деятельности Шамиля предстояло обширное поле, он не ввел однако ни одного Низама. Тем не менее, он считает Низамом то свое распоряжение, которое навсегда отвратило горцев от Адата, и заставило их неуклонно следовать постановлениям Шариата, в котором положение и права наследников изложены в совершенной подробности на каждый случай. Дело здесь заключалось в том, что Дагестанское духовенство, разрешавшее тяжбы этого рода, не всегда успешно разыскивало в Коране приличные случаю постановления о наследстве, отзываясь неимением оных, или же перетолковывая их по своему, а это самое и побуждало горцев обращаться к Адату.

23-го октября. Сегодня пришло в Калугу известие о кончине вдовствующей Государыни Императрицы. Когда слух об этом дошел до Шамиля, он немедленно распорядился наложить на своих домашних траур, сообразно обычаю, существующему в горах.

Этот обычай заключается в следующем. Траур налагается старшим в роде, или ближайшим родственником умершего. Без его разрешения, никто из близких и дальних родных покойника не может почтить его памяти, за исключением жены, которая надевает на себя траур немедленно.

Стр. 1461 …Это общее правило для «простых» людей и для «узденей». В случае же смерти членов ханского рода, приказаний на этот счет не дожидаются. Все домашние и даже слуги покойного тотчас же облекаются в траур.

Первое условие траура – прекращение военных и всяких других враждебных действий, требующих огнестрельного оружия и пальбы, и удаление от себя лошади, на которую в продолжение траурного времени горцы не позволяют себе садиться. То и другое считается высоким знаком уважения живых к усопшим.

Вероятно, по этой самой причине, Шамиль не носил сам и запретил своим сыновьям и всем прочим членам своего семейства даже женщинам, носить траур по старшему сыну своему Джемаль-Эддине, говоря, что в книгах указания на этот счет не имеется и что траур есть не что иное, как Адат, которому если и позволительно придерживаться тем, кто следует указаниям Шариата, то разве в то время, когда у них нет никаких других занятий.

Другая принадлежность траура – изгнание из одежды и оружия мужчин всего дорогого, всего блестящего. Костюм женщин подвергается точно такому же изменению, с тем еще различием, что все составные его части должны быть черного цвета.

Траур продолжается до пятнадцати дней. Первый выстрел, сделанный старшим родственником, хотя бы на воздух, служит сигналом окончания траура.

При таких условиях, горцы не всегда и даже очень редко имели возможность налагать на себя полный траур. Чаще всего это исполнялось в обществах, более удаленных от театра войны. Но постоянное отдание почестей умершим учреждено сыном Шамиля, Гази-Магометом, между мюридами, бывшими в его распоряжении по званию Мудира. По смерти кого-нибудь из них, он налагал, при первой возможности, траур на себя и на товарищей умершего. Продолжительность этого траура, если не зависела от военных обстоятельств, – ограничивалась теми же пятнадцатью днями.

27-го октября. В Колыванском пехотном полку, штаб-квартира которого расположена в Калуге, состоит на службе один горец, уроженец сел. Ашильты, прежде называвшийся Хасаном-Хаджио. Взятый в плен еще в детстве, Хасан-Хаджио принял впоследствии Св. Крещение, вступил в нашу службу и неоднократно отличался под Севастополем, за что, кроме нескольких Высочайших наград, удостоился еще быть представленным Государю Императору. Теперь он служит под именем шт.-кап. Парамонова.

Шт.-кап. Парамонов познакомился с Шамилем с самого приезда последнего в Калугу. Он пользуется большим расположением его и бывает у него довольно часто; но о перемене религии не говорит, и даже старается скрывать это весьма тщательно.

Из разговоров с ним оказалось, что Шамиль хорошо знает все его семейство, принадлежащее к числу лучших и богатых в покоренном крае, а родной брат Парамонова Магомет, оставшийся в последнее время старшим в роде, служил у Шамиля в звании юзбаши (сотника) и известен ему как храбрый и распорядительный человек, но при том, как тайный приверженец Русских и явный не исполнитель тех постановлений Шариата, которые касаются строгости в образе жизни. Магомет любил музыку, танцы и другие развлечения, положительно и строго запрещенные Шариатом и Шамилем. За все это Шамиль приказал его арестовать и предать смертной казни. Это было месяца за два до взятия Гуниба, но Магомет, предупрежденный заблаговременно родственниками, успел скрыться и передался к нам уже явным образом.

Третьего дня этот самый Магомет приехал в Калугу для свидания со своим братом, которого не видал уже более 20-ти лет. В билете, выданном начальником среднего Дагестана ген.-м. Лазаревым, он показан почетным жителем сел. Куцара Магометом Нуричаевым. Он старшина, или как себя называет, Пристав трех селений: Ашильты, Бетль и Карасу-Ахкент.

Невыгодное мнение, которое Шамиль получил о Магомете, бывши еще в Дагестане, отразилось при свидании с ним: оно было преисполнено холодности. Завязавшийся при этом разговор имел предметом теперешнее состояние покоренного края. Магомет рассказывал о мирных занятиях населения и о разных преобразованиях, которыми горцы, по его словам, вполне довольны, также точно как и положением своим вообще. Шамиль даже казался этим доволен, и по обыкновению не упустил случая выразить свою признательность за все, что сделано нашим Правительством лично для него и для недавно покоренного края, к блистательной будущности которого он высказал полное доверие. Кроме того, в его словах заключалась, по-видимому, искренняя похвала ген. Лазареву, так хорошо понявшему характер народа и действующему по указанию Правительства вполне сообразно с потребностями страны и ее населения. На другой день Шамиль показал Магомету весь свой дом, все свое хозяйство, книги и карету, на которую старался обратить особенное его внимание, как на предмет, недоступный понятиям Дагестана, и затем приказал ему сказать своим землякам, по возвращении домой, во-первых, чтобы они не верили глупым слухам о притеснениях и притязаниях которым подвергают его в России, а во-вторых, чтобы они вполне доверяли великодушию и доброжелательству Русского Правительства в отношении их края и их самих.