Леонид Млечин - Железный Шурик

— Вы могли бы доложить мне оперативную обстановку в генеральном штабе?

— Конечно.

— Сколько вам понадобится времени чтобы собраться с мыслями?

— Достаточно тридцати минут.

— Через тридцать минут жду вас с докладом.

Шелепин принял офицеров без задержки. Своего мнения не навязывал, соображения подчиненных выслушал внимательно.

Став председателем комитета госбезопасности, Шелепин обнаружил, какой огромной властью он обладает. Причем властью тайной.

В конце пятидесятых дипломат Олег Александрович Трояновский был помощником главы правительства Хрущева по международным делам. Он вспоминал, как однажды ему позвонил Шелепин, с которым они были знакомы еще по институту.

— Олег Александрович, — дружески сказал председатель КГБ, — брось ты встречаться с этой (он назвал женскую фамилию, которую Трояновский слышал первый раз в жизни — авт.). Она путается с иностранцами и вообще пользуется дурной репутацией. Разве нельзя найти других баб?

Трояновский ответил, что впервые слышит это имя. Шелепин ответил, что к самому Олегу Александровичу претензий нет, но он рекомендует порвать с этой женщиной.

Олег Трояновский не был чужд радостей жизни, но других. Вечером он пересказал разговор жене. Она сразу почувствовала, что история весьма опасная для репутации ее мужа.

На следующий день встревоженный не на шутку Трояновский перезвонил Шелепину и повторил, что явно произошло недоразумение. Председатель КГБ уже недовольно заметил, что у него нет оснований сомневаться в точности имеющейся у него информации. А если Трояновский намерен упорствововать, то можно вместе сходить к Хрущеву и пусть Никита Сергеевич примет решение… Это уже звучало как угроза.

Трояновский пошел советоваться к другим помощникам Хрущева. Григорий Трофимович Шуйский работал с Хрущевым с пятидесятого года, Владимир Семенович Лебедев — с пятьдесят четвертого. Они оба посоветовали младшему товарищу не оставлять этого дела. Иначе в досье останется соответствующая запись, и в какой-то момент она сломает Трояновскому карьеру.

Григорий Шуйский как старший помощник Хрущева сам связался с председателем КГБ и попросил перепроверить информацию. Отказать влиятельному Шуйскому Александр Николаевич не мог.

Через несколько дней Шелепин позвонил Трояновскому и попросил зайти. В кабинете председателя КГБ находились начальник столичного управления госбезопасности и «испуганная девица весьма вульгарного вида». На очной ставке девица призналась, что с Трояновским не знакома, но в разговорах с друзьями называла его имя, как и имена других высокопоставленных персон, набивая себе цену…

На этом история закончилась, но Трояновский на всю жизнь запомнил, каких усилий ему, помощнику главы правительства, стоило добиться истины в отношениях с КГБ. Обычный советский человек был беззащитен перед тайной властью системы госбезопасности. В его досье делалась пометка, и ничего не понимавшего человека лишали работы — это как минимум.

После увольнения Жукова с поста министра обороны Хрущев распорядился возобновить оперативное наблюдение за маршалом и сам знакомился с материалами слежки. Маршала подслушивали, в его окружении находились осведомители комитета госбезопасности. Председатель КГБ докладывал о настроениях и разговорах Жукова лично первому секретарю ЦК КПСС.

В пятьдесят девятом умер Герой Советского Союза генерал-лейтенант Владимир Крюков, бывший командир кавалерийского корпуса. Он был очень близок к маршалу Жукову, поэтому осенью сорок восьмого генерала посадили.

Обвиняли Крюкова в том, что он участвовал в заговоре, во главе которого стоял маршал Жуков, а заодно и в том, что он вывез из Германии много трофейного имущества. Крюкова избивали до потери сознания, требуя, чтобы он дал показания о предательстве Жукова. Крюкова приговорили к двадцати пяти годам. Вслед за ним отправили в лагерь и его жену Лидию Андреевну Русланову, замечательную исполнительницу русских народных песен.

После смерти Сталина маршал Жуков добился освобождения Крюкова и Руслановой.

Когда Крюков умер, на поминки пришли маршалы Жуков и Буденный, а также осведомители КГБ.

После чего председатель КГБ Шелепин отправил в ЦК КПСС записку о нездоровых, политически вредных разговорах, которые вел на поминках Жуков:

«В процессе беседы среди присутствующих был поднят вопрос и о принятом Постановлении Совета Министров Союза ССР N 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Тов. Жуков по этому вопросу заявил, что, если он был бы министром обороны, он не допустил бы принятия Правительством нового Постановления о пенсиях военнослужащим и их семьям. Далее он сказал, что тов. Малиновский предоставил свободу действий генералу армии Голикову, а последний разваливает армию.

«В газете „Красная звезда“, — продолжал Жуков, — изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будет разложена».

Высказывания Жукова по этому вопросу были поддержаны тов. Буденным.

По имеющимся в КГБ при Совете Министров СССР данным, большинство офицерского состава Советской Армии правильно восприняло Постановление Совета Министров Союза ССР N 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям».

Записку Шелепина разбирали на заседании президиума ЦК.

Была создана комиссия под руководством Брежнева, которая побеседовала с Буденным и Жуковым.

Буденный сказал, что ничего плохого не говорил и не слышал. Он комиссию не интересовал и был быстро отпущен. Комиссии нужен был Жуков. Георгия Константиновича вызывали в ЦК КПСС и «воспитывали», иначе говоря, угрожали, требуя, чтобы он держал язык за зубами. Маршал в очередной раз вынужден был оправдываться и каяться.

На судьбе вдовы Крюкова Руслановой это отношение к Жукову тоже отразилось. Петь ей, конечно, не мешали. Но она жаловалась, что власть ее недолюбливает. Лидия Андреевна Русланова так и осталась всего лишь заслуженной артисткой.

На даче маршала Жукова была установлена аппаратура прослушивания, записывались даже его разговоры с женой в спальне. Он был лишен всех постов, исключен из политической жизни, а КГБ держал маршала под постоянным контролем. Это продолжалось и при Брежневе. Его все еще боялись и завидовали его славе и всенародной любви.

В пятьдесят восьмом году нобелевскую премию по литературе присудили Борису Леонидовичу Пастернаку.

Вместо радости за выдающегося соотечественника власть испытывала злость и раздражение.

Фактически премии был удостоен роман Пастернака «Доктор Живаго». Годом ранее роман появился на итальянском, потом на других иностранных языках. Опубликовать роман на русском языке Пастернаку не позволили.