Л Дайнеко - Меч князя Вячки

- Я щедро тебя награжу. Князья свислочские друзей никогда не забывают.

- Будь, князь, здоровый и ладный, как лед колядный,- поклонился Холодок.

Великая радость пришла в Княжье сельцо. Радовался князь Рогволод Свислочский с княгиней Марьей, радовались бояре, дружинники, челядь надворная, смерды из окрестных селений. Хотя почти никто не видывал князя Вячку, все говорили, что Рогволод Свислочский нашел себе очень хорошего, славного зятя, что даст Вячка за Добронегу богатое вено.

В княжеском тереме до глубокой ночи играли музыканты, слуги еле успевали вскрывать запечатанные сургучом амфоры с вином, на длинных рожнах жарились телята, барашки, кабаны, зайцы. Все выпивалось, все съедалось, и застолье начиналось наново. Давно не было так шумно и весело в Княжьем сельце.

Счастьем сияли глаза Добронеги. С серебряным веночком на голове, в платье из прозрачного ромейского шелка, она подливала вино и мед Холодку и Грикше, выспрашивая у них:

- А красивый ли ваш князь?

- Наш князь - слиток чистого золота,- горделиво и весело отвечал Холодок.- Наш князь что олень быстроногий. Летит на горячем коне, и пуща ему в пояс кланяется. Затрубит в охотничий рог - листва с деревьев осыпается.

- А Кукейнос ваш красивый?

- Святой Рубон течет у нас - Двина. Леса у нас без конца и без краю. Луга зеленые. У нас весной столько птиц поет, сколько капель у самого частого дождя.

- А небо у вас какое? - допытывалась Добронега.

- Небо у нас не выше, не красивее, чем тут, но все же не такое, как у всех,- медовой рекой разливался Холодок.- Небо у нас что голубое стекло твоего браслета, княжна. Небо у нас...

- У нас дожди часто идут,- вмешался вдруг в разговор Грикша. Холодок глянул на него непонимающе да так и остался с открытым ртом. Сбились мысли у Холодка. Добронега до слез на глазах рассмеялась.

- Какие дожди? - наконец нашелся Холодок.- Ты что плетешь, Грикша? Ну и пусть себе идут. Земле божий дождик нужен. Только зачем княжне об этом говорить?

- Не боюсь я дождя, вой,- налила меду в серебряные чары Добронега.Сама в дождь родилась.

- Не слишком ли много ты, Грикша, зубами звенишь? - не унимался обиженный Холодок, хоть Грикша больше не проронил ни слова.

Под вечер в Княжье сельцо примчался на взмыленном коне старший конюх Коноплич, упал на колени перед теремом, кинул в снег шапку, закричал-заголосил:

- Беда, князь! Беда великая!

Седая борода Коноплича была в крови, а с левой стороны еще, похоже, и выдрана.

Рогволод Свислочский прытко выкатился из-за хмельного стола, выбежал во двор, грузный, с обвисшим животом под белой полотняной рубахой, грозно встал перед конюхом.

- Беда,- говорил, боясь поднять глаза на князя, Коноплич.- Отшельник из норы вылез. Смердов, чернь взбунтовал. Всем тайный знак показывает, ведет народ сюда.

- Какой тайный знак? - схватил князь старшего конюха за бороду.

- На левом плече у отшельника большое коричневое пятно, заросшее седыми волосами. Он говорит смердам, что это знак Перуна и что ему в самую полночь был голос таинственный. С неба прогремел тот голос, объявил, что через седмицу настанет конец света, хлынет вода на твердь земную, рыбы морские, гадюки болотные в хаты к людям заплывут, выи им перегрызут. Небо рухнет, и придет конец всему живому.

Коноплич наконец отважился глянуть на князя, зачерпнул горсть снега, вытер им кровь с бороды.

- Говори, собака! - нетерпеливо пнул его острым носком сафьянового сапога князь.

- Сказывают, у отшельника этого изо рта огонь вырывается,- приглушая голос, боязливо глядел на Рогво-лода Свислочского конюх.

- Огонь? - удивился князь.- Какой огонь?

- Красный. С искрами.

При этих словах Коноплича князь Рогволод побледнел, растерянно оглянулся на своих бояр, на Холодка с Грикшей, стоявших рядом. Хмель оставил его. А как было бы хорошо сидеть сейчас за широким веселым столом, пить мед со сватами!

- Ты сам огонь видел? - наклонился он к конюху, снова намереваясь схватить его за бороду.

- Своими глазами. Искры изо рта роем летят. Смерды с ума сходят. Теперь толпой пошли на Старый курган. Отшельник всех повел.

- Что им делать на Старом кургане? - недоуменно оглянулся, как бы прося поддержки и подсказки, Рогволод Свислочский. Но все молчали, и князь, опять ударив конюха, закричал: - Трубите в трубы! Созывайте дружину!

А тем временем черный людской поток затопил Старый курган, поднимавшийся издревле в двух поприщах от Княжьего сельца. Некогда тут размещалось поганское капище, да еще дед Рогволода Свислочского порубил, пожег деревянных идолов, а тех вещунов, что служили этим идолам, зеленой дерезой их украшали, приказал утопить в болоте. Летом и весной тут все зеленело, ветер, налетавший со Свислочи, кудрявил молоденькие березки. Осенью и особенно зимою какая-то тоска, непонятная тревога нависали над Старым курганом, и тогда никто из окрестных смердов не отваживался подняться на него - подкашивались у смельчаков ноги, начинали слезиться глаза, сердце билось, как воробей в тенетах. Только волкам было тут раздолье. И теперь, заметив на синеватом снегу цепочку глубоких волчьих следов, смерды в страхе остановились, начали креститься, шаг за шагом подаваться назад, словно сдувало их сильным ветром.

- Слышу Перуна! - пронзительно закричал отшельник и, выпустив изо рта клубок искр, отважно взошел на самую вершину Старого кургана, сел прямо на снег. Был он, как всегда, босой, тело прикрыто звериными шкурами. Грива грязно-серых волос поднялась от порыва ветра. Отшельник сорвал с руки проволочный браслет, высоко поднял его над собой, сверкая ярко-синими глазами, с воодушевлением закричал онемевшей толпе:

- Перун сказал: возьмите свое! Перун сказал:

никчемные рабы, станьте хозяевами! О, громовержец всесильный! Дыхание твое проливается на все живое, как влага небесная на сухую траву.

Одним рывком, как раненый тур, он вскочил со снега, властно приказал всем:

- Собирайте сухой хворост, коряги!

Люди, старики и дети, бросились во все стороны, начали ломать сухие ветки, выдирать из земли трухлявые пни, и через несколько минут на самой вершине кургана громоздилась целая гора дров.

Отшельник чиркнул огнивом о кремень, но искра не высекалась. Тогда он широко, до посинения, надул щеки, резко выдохнул, и пучок огненных искр вылетел у него изо рта. И сразу же запылал костер. Люди попадали на колени. Женщина в черном тулупе забилась, задергалась в истерике.

- Перун! - завыла толпа.

Они были из разных селений, разных общин, впервые встретились, и собрал их в один кулак, сделал единой неудержимой рекой страшный длинноволосый человек, который теперь сидел на снегу перед ярким огнем и острым твердым взглядом, казалось, проникал в глубь пламени. Женщина в черном тулупе подползла к отшельнику, начала целовать его босые холодные ноги. Он даже не глянул на нее, продолжая шептать какие-то заклинания. Казалось, душа его была теперь там, в пламени, корчилась вместе с языками багрового огня в величайших муках и величайшем наслаждении.